В-третьих. Среди прав и свобод, свалившихся на нас с наступлением демократии, есть публично осознанные, едва ли не каждый день обсуждающиеся в печати, по телевизору, Интернету и просто между людьми (свобода информации, выезда за рубеж, свобода частного предпринимательства и проч.). Но кроме них появилась и в суматохе почти не осознается свобода быть частным человеком. Мы уже пользуемся ею не задумываясь, более занятые житейским устроением здесь и сейчас, а также изучением по СМИ тех сетей и пирамид, в которые нас собираются втянуть.
Так вот, осознавая или не осознавая, но фактически действуя как частный человек в море ангажированной информации, нынешний читатель заинтересовался литературой, описывающей именно частный опыт движения жизни в предлагаемых обстоятельствах. Поэтому наряду с мемуарами знаменитостей заметным успехом стали пользоваться воспоминания о жизненном опыте частных лиц — от Болотова (недавно еще раз переиздан; XVIII век) до Васильчиковой и Кривошеиной.
Герои А. Васильевой и В. Платовой живут при тотальном политическом режиме, но внутренне они не встроены в него, и мне кажется, такой выбор персонажей приближает обе повести к приватным воспоминаниям и добавляет им «читабельности»…
Синдром Сидиромова
Сидиромов и другая проза Алексея Цветкова. М., «Гилея», 1999, 112 стр
Алексей Цветков — молодой московский прозаик, приобретший известность в среде представителей и ценителей так называемой контркультуры. В свое время резонанс вызвал сборник его рассказов «ТНЕ». И вот — «Сидиромов и другая проза…». Если сравнивать новый сборник с предыдущим, можно сказать, что в главном — в стиле, в образах, в подходах — Цветков остался прежним.
Как и прежде, после выхода книги Цветкова традиционно похвалили за эзотерическое мастерство, за шифровку и конспирологию. Однако, говоря объективно, эффект присутствия скрытого смысла достигается скорее не глубиной содержания, а оригинальностью формы. Парадоксальность словосочетаний, богатство лексикона — отличительные черты цветковской прозы. В этом проявляется талант молодого писателя. Это же позволяет назвать прозу Цветкова «компьютерной», мертвенной, когда можно манипулировать целыми предложениями, переставляя их, отчего сам текст вроде бы и не пострадает. Этот же компьютерный эффект делает произведения Цветкова виртуальными, гладко причесанными. Есть рассказ, нет его — все одно.
Теперь Цветков перешел в атаку. В определенном смысле его последний сборник — это книга-признание. И это ново. Те особенности, которые ранее улавливались у писателя и даже ставились ему в вину, отныне выводятся самим Цветковым на первый план. То, что именно Сидиромов — фамилия главного героя одноименной цветковской повести, — уже декларативно, уже экзотерично. Когда фамилия героя — производное от компьютерного приспособления «Сидиром», уместно обозначить это как культивацию виртуальности. Но возрастает риск подделки, успешной имитации. Ведь виртуальность может быть уловкой слабака, его «последним прибежищем», так как авторское злоупотребление виртуальностью зачастую дезориентирует читателя в оценке качества произведения. Как правило, подделки — безжизненны. От них всегда клонит в забытье, а от зевоты начинает сводить скулы.