Визу чехи дали на неделю, еще в Джакарте Бузгалин попросил Миллнза целью поездки указать «ознакомление с историческими ценностями», в Праге же Кустов запретил раньше времени говорить о пани Эйнгорновой.
— Чехов не знаешь, — сплюнул он. — Сволота сплошная. Наружка наглая и ленивая, я — то знаю, поверь мне… А вместо тетушки могут подсунуть девку из корпуса национальной безопасности. Кстати, на Целетной отдел учета населения, справки выдаются только лично, но одному тебе туда идти нельзя. И не заикайся о том, что эта Эйнгорнова — родственница. Старушку слопают.
Сходили, запросили, сутки спустя ответили: да, некая пани Эйнгорнова — действительно гражданка ЧССР, но проживает не в Праге, а в Пардубице, и та ли это пани, что нужна, еще надо выяснять, потому что фамилия эта не редкая.
— Сам выясню, — буркнул Кустов. — Я до Пардубице за два часа доберусь, оттуда и позвоню, а ты сиди в отеле, глуши пиво, оно здесь без обмана, только оно…
— Не надо… Прошу тебя: не надо.
— Я уже такси заказал!
— Не надо! — заорал Бузгалин.
Покормили голубей на Вацлавской площади, попили пива. Какая-то тяжесть повисала на языке Бузгалина в те минуты, когда надо было поговорить с Кустовым о Марии Гавриловне.
— У тебя там, в СССР, кто-нибудь есть из родных?.. — и глянул на Кустова.
— Никого нет, — сказал он равнодушно. — Была мать. Плохая мать. Нет ее уже… Очень плохая мать, но — мать.
В номере — путеводители по Праге, альбомы с видами, так и звавшими на улицу. Бузгалин предложил сходить на Карлов мост: чудо архитектуры, в Нью-Йорке такого не увидишь. В ответ Кустов отчеканил наставительно:
— Да будет тебе известно: этот мост — сплошная контрольная явка. Там шпик на шпике. Не советую.
Но через час толкнул отяжелевшего от пива Бузгалина.
— Пойдем! Быстро!
— Куда?
— На Карлов мост! Там — только что вычитал! — статуя святой Анны!
Пришибленный Бузгалин долго сидел молча, долго собирался.
Пошатались по мосту, постояли у св. Анны, Кустов не вытерпел, рукой дотянулся до младенца.
— Настоящий. Не то что у Жозефины. Пора бы тебе, дядюшка, знать: Жозефина лгунья!
Впервые, кажется, за два месяца он купил газету («Вашингтон пост»), полистал, отшвырнул.
— Ничего, — сказал, — в этом мире не меняется.
А под вечер затащил Бузгалина в Старо Място и едва не свихнулся вновь, глянув на скрытую темнотой и тенью фигурку в нише старинного здания, — то ли чертик спрятался там, глумясь над прохожими и высовывая язык, то ли еще кто… Задрожал, задергался, замычал, и Бузгалин затолкал его в такси, донес до номера, всю ночь сидел у кровати, прислушиваясь к неровному дыханию загнанного человека.