— Вас просят туда пройти.
Подполковник подчинился. Майор подвел его к лимузину, велел занять заднее сиденье, а сам сел за руль. А рядом с ним впереди находился генерал-лейтенант, который, не поворачивая головы к Щадову, стал его допрашивать:
— Какую должность в действующей армии вы занимали зимой 1943 года?
— Командир разведроты.
— Вам приказывали тогда срочно прорываться со своей ротой через линию фронта?
— Так точно.
— С какой боевой задачей?
— Не допустить пленения советского летчика-истре- бителя, самолет которого был поврежден огнем и приземлился на занятом немцами плацдарме.
— Вы справились с задачей?
— Так точно.
— Ее выполнение вам тяжело далось?
— Линию фронта мы миновали почти без потерь, а на плацдарме бой с немецкой группой захвата самолета был трудным.
— Вы видели летчика, которого спасли от плена?
— Никак нет. Я был ранен и, когда его подобрали наши, потерял сознание.
— Так вы не знаете, кто этот летчик?
— Никак нет.
— Ну зато теперь, мой дорогой, — генерал-лейтенант обернулся к подполковнику, — узнаешь. Там был я. Я видел тебя раненым и запомнил навсегда. Поэтому мы сейчас выйдем из машины, обнимемся, а потом ни в какой театр не пойдем, а поедем пить спирт — за тебя и мое спасение.
— Пересказанный мной диалог, — Евгений Петрович взял из папки второй лист бумаги, — записан здесь. Записан нами со слов дружка и одновременно водителя Василия Иосифовича Сталина — некоего Олега Степановича. Он оказался памятливым стариком и не забыл обстоятельств ни первой Василия Сталина с Тихоном Щадовым встречи, ни последующих. Для нас, — рука Евгения Петровича потянулась к очередному листу в папке, — особенно ценно следующее воспоминание деда Олега:
— 9 мая 1947 года Василий Сталин, я и Тихон Щадов попали на праздничный прием, где присутствовал Андрей Александрович Жданов — второй человек в партии и государстве. Василий по просьбе Тихона подвел нас к нему — вот, мол, мои боевые друзья, такие-то и такие-то по именам и фамилиям. И тут между Тихоном и Андреем Александровичем случился разговор:
Щадов. Разрешите, товарищ Жданов, сказать очень личное.
Жданов. По случаю праздника не имею права не разрешить.
Щадов. Когда в 1944-м вы и другие руководители Питера вернули исконные названия 44 улицам и площадям моего родного города, когда я узнал, что, Дворцовая площадь уже не Площадь Рошаля, что, как и прежде, есть Невский проспект, а не Проспект имени Урицкого, мне стало легче воевать. Пусть я погибну, но моя война с немцами не закончится триумфом товарищей рошалей и урицких. Примите, пожалуйста, благодарность русского офицера…