[900].
Я не стану путем перечисления различных объективных и субъективных факторов мотивировать причины, толкнувшие большевиков на переход к новой экономической политике. Вместо этого я воспользуюсь опять-таки словами Ленина, который в качестве первоисточника лучше передает смысл и мотивы, заставившие партию отказаться от военного коммунизма.
На том же конгрессе Коминтерна он следующим образом развивал свою мысль: «После того как я подчеркнул, что мы уже в 1918 году рассматривали государственный капитализм как возможную линию отступления, я перехожу к результатам нашей новой экономической политики. Я повторяю: тогда это была еще очень смутная идея, но в 1921 году, после того как мы преодолели важнейший этап Гражданской войны, и преодолели победоносно, мы наткнулись на большой, — я полагаю, на самый большой, — внутренний политический кризис Советской России. Этот внутренний кризис обнаружил недовольство не только значительной части крестьянства, но и рабочих. Это было в первый и, надеюсь, в последний раз в истории Советской России, когда большие массы крестьянства, не сознательно, а инстинктивно, по настроению были против нас. Чем было вызвано это своеобразное, и для нас, разумеется, очень неприятное, положение? Причина была та, что мы в своем экономическом наступлении слишком далеко продвинулись вперед, что мы не обеспечили себе достаточной базы, что массы почувствовали то, чего мы тогда еще не умели сознательно формулировать, но что и мы вскоре, через несколько недель, признали, а именно: что непосредственный переход к чисто социалистическим формам, к чисто социалистическому распределению превышает наши наличные силы и что если мы окажемся не в состоянии произвести отступление так, чтобы ограничиться более легкими задачами, то нам угрожает гибель. Кризис начался, мне кажется, в феврале 1921 года. Уже весной того же года мы единогласно решили — больших разногласий по этому поводу я у нас не видел — перейти к новой экономической политике»[901].
Как видим, Ленин акцентирует внимание на том, что решение столь крупного стратегического масштаба не вызвало в партии и ее руководящих структурах каких-либо серьезных споров и разногласий. В какой-то степени это соответствует действительности. И объясняется это главным образом тем, что верхний слой партии не мог не видеть пропасти, перед которой оказалась партия, да и страна в целом. Здесь, как говорится, речь шла не о том, чтобы вести сплошные споры о наилучших способах выхода из сложившегося положения, а о принятии экстренных и чрезвычайных мер. Лимит времени явился одной из причин, ускоривших решение большевиков о введении новой экономической политики. Одновременно этот же лимит времени в силу естественных причин смягчил противоречия и споры, неизбежно возникающие при принятии столь кардинально мер. Общая угроза власти большевиков, дамокловым мечом висевшая над партией, как раз и сыграла роль некоего миротворца в рядах большевиков.