Это задело ее.
– Я всегда спокойная.
– Ну нет. С того момента, как ты решила плыть в Англию, ты вовсе не показала себя таковой. У тебя как будто заноза в заду, так ты загорелась этой идеей.
Теперь он привлек к себе все ее внимание.
– Ладно, – сказала она, – можешь не плыть вместе со мной. Я прекрасно могу добраться до Америки и без тебя.
– Ты отлично знаешь, что я никогда и никуда не отпущу тебя одну! Поэтому у меня нет выбора. Но я думаю, а не лучше ли запереть тебя?
– Может быть, и лучше.
Он услышал ее вздох и виновато шмыгнул носом.
– Вот опять ты спокойно соглашаешься со мной. И вообще, ты была какая-то странная всю неделю. Что, этот говнюк заставляет много работать на него?
Много работать? Она не могла бы этого сказать: половину из того, что поручал ей капитан и что она обязана была делать, она не делала.
Обычно он вставал и частично одевался сам, покуда не поднималась и она. Однажды она проснулась раньше и хотела разбудить его, но он повел себя так, будто она поступила неправильно. Она начала изучать его поведение – от его легкого подтрунивания до очень неприятных разговоров, которые воспринимались ею как наказание. В особую пытку превратилась для нее обязанность одевать его каждый день. Его комментарии, его манеры – все выглядело именно как пытка. И она проникалась уверенностью, что вот-вот заболеет на всю оставшуюся часть поездки.
Она надеялась, более неприятных вещей ей пережить не придется. Уже одна обязанность находиться рядом с ним была неприятна сама по себе, но одевать его, когда он к тому же в гневе… Правда, до этого не доходило. И никогда он не просил раздеть его перед купанием в ванне по вечерам.
Даже повседневные обязанности он не всегда заставлял ее выполнять. Он все еще требовал, чтобы она терла ему спину в ванне. Но два последних вечера он просил ее не беспокоиться с ванной и даже предложил ей помыться самой. Она, конечно, отказалась – не рискнула раздеться догола, несмотря на то, что он с уважением относился к знаку «не входить», когда она вывешивала его за дверью.
Бритье. Первое время она не понимала, отчего ей становится плохо. Она чувствовала себя так, словно что-то рвалось внутри ее живота. Если она брила его слишком долго, становилось совсем тяжело. Поэтому она старалась закончить бритье подбородка несколькими взмахами, подать ему полотенце и выбежать из каюты до того, как он попытается остановить ее, – выбежать с криком о том, что она вернется с завтраком.
Однажды она порезала его во многих местах, после чего он саркастически сказал, что лучше бы ему отрастить бороду. Так делали многие члены команды, включая и первого помощника, но капитан продолжал бриться каждый день, утром или днем. Только теперь он это делал сам.