Следующий день, среда, двадцать седьмое июля, прошел лениво и, как и предыдущий, практически бесплодно. Сезар нанес несколько визитов людям, которые знали Алексиса де Шартье, однако не узнал от них совершенно ничего нового. Большинство его старых друзей находились в ссылке или же были казнены, а не слишком близкие знакомые ничего особенного не могли о нем сказать. То же самое с Фредериком: поверхностный человек, весельчак, тративший доставшиеся от отца деньги с расточительностью, присущей людям, всю жизнь прожившим в роскоши. Все недоумевали из-за смерти жертв Поджигателя, однако никто не сообщил Сезару ничего такого, из чего можно было бы выстроить теорию. Четверг, двадцать восьмое июля, также не принес сюрпризов. Зато вечером, если верить журналисту, ожидались новости, и виконту не терпелось их услышать, чтобы сдвинуться наконец с мертвой точки.
И чем ближе, словно громадный дымчатый кот, подкрадывался вечер, тем сильнее хотелось, чтобы он наступил: неторопливые разговоры за чаем в простой гостиной, лицо графини де Бриан, освещенное светом свечей, и шутки Ксавье Трюшона. Казалось бы, всего четыре дня прошло с того момента, как Сезар заинтересовался этим делом; но эти дни вместили в себя так много, что казались четырьмя неделями. Одного виконт опасался, что Поджигатель нанесет следующий удар, и снова невозможно будет его вычислить, снова невозможно узнать, что за человек, так ненавидящий людей, стоит за всем этим.
К дому графини коляска Сезара подкатила в сумерках; виконт вышел и огляделся, надеясь, что журналист тоже спешит сюда, однако Трюшона не наблюдалось.
Ивейн ждала виконта за уже накрытым столиком, и Сезар, благодарно улыбнувшись, сел на стул с овальной спинкой, обтянутый атласом в неброский цветочек.
Они с графиней обменялись новостями – вернее, отсутствием оных, – и разговор потек на иные темы, которые, казалось, возникали сами собой. Этот вечер совсем не был похож на предыдущий проведенный вместе, и виконт не ощущал никакой враждебности со стороны Ивейн. Возможно, за прошедшие дни она смирилась с тем, что этот мужчина, которого она считает весьма нахальным, будет присутствовать в ее жизни какое-то время; возможно, что-то из слов Сезара дошло до нее, так как сегодня платье на графине было голубым, в еле заметную полоску, – просто, но уже более элегантно, чем раньше. И еще виконт порадовался, что графиня не следует моде и не затягивает себя в корсет, доводя до самоубийства, да и изысканная бледность ей несвойственна. На щеках Ивейн цвел здоровый румянец сельской жительницы, который не смогли уничтожить даже годы в Париже. Впрочем, постоянно графиня в столице не находилась, на время, когда в городе невозможно было оставаться из-за волнений, уезжала к отцу в Прованс.