— Хелло, беби.
— Хай, ма.
Глория отразилась в стеклянном шкафу, заполненном французскими сувенирами.
— Беби, ты знаешь, а мы с бабушкой впервые в жизни нашли общий язык.
— Я рада.
Глория открыла дверцу и достала свой любимый прозрачный шар.
— И месье Вайяр очарован создательницей знаменитого «Ночного поцелуя».
— Еще бы.
Глория встряхнула шар, и волшебные серебристые малюсенькие снежинки закружились над пряничным домиком.
— Так что дело за малым — найти подходящее название для очередного шедевра.
— Я стараюсь, ма, стараюсь.
Глория поставила сказочный шар на место.
— Видишь ли, беби, мы посовещались втроем — так сказать, в узком профессиональном кругу.
— В уютном ресторанчике на берегу Сены?
Глория приложила к свободному уху большую раковину, выловленную в Средиземноморье.
Шум галльских волн смешался с энергичным парижским голосом.
— Не без этого беби, не без этого… Кстати, месье Вайяр передает тебе привет.
Глория открыла шкатулку, внутри которой прятался миниатюрный Рейнский собор.
— Ma, так что там вы решили в узком кругу?
— Что только создательница имеет право дать своему детищу имя, только создательница.
— Ладно, что-нибудь придумаем.
— Ты сказала «придумаем»?
— Да, мой экзотичный пациент наверняка способен отыскать название белому сорту, название, достойное рода Дюбуа.
— Он что, такой умный?
— Ma, он филолог. Исследует влияние русских поселенцев-старообрядцев на строй фразы в Южных Штатах.
— Это круто.
— Еще бы.
А потом говорила и говорила только маман, дорвавшаяся до любимой дочери, едва не укокошенной (трудно вообразить!) прямо в библиотеке, в читальном зале.
Говорила, говорила, говорила добрых пятнадцать минут, изливая надуманные упреки, претензии, истерики и выговоры.
Глория слушала ее с полным спокойствием.
Она по богатому опыту знала, что маман почти невменяема, пока не выплеснет наносное раздражение и напускной гнев.
Но вот маман вроде выдохлась, пройдясь напоследок по адресу луизианского губернатора, который не удосужился помочь университету в свое время установить дверные металлоискатели и усилить внутреннюю охрану.
Глория воспользовалась благоприятной паузой.
— Ma, уже поздно. — Глория произнесла это как можно ласковее. — Я очень, очень, очень устала. Мы продолжим наш разговор завтра… потом… когда-нибудь…
И блудная дочь, получившая наконец-то полное отпущение грехов от гранд-маман под сенью Эйфелевой башни, не стала перечить аспирантке, которая на этот раз ухаживала не за розами, а за раненым.
— Бай, беби.
— Бай!
Наговорившись вдоволь, Глория поняла, что нет никаких сил тащиться за розами.