Пробившись сквозь толпу, я кинулся по коридору к телефону.
— Гранвилл?
— Джим! — оглушительный вопль неподдельной радости. — Как поживаете, малыш?
— Хорошо, спасибо, а вы?
— Аб-со-лют-но тип-топ, старина. Лучше не бывает.
— Граввилл, мне бы хотелось привезти к вам четырехмесячного спаниеля. У него стеноз привратника.
— Вот прелесть!
— Боюсь, он совсем истощен. Одни только кости остались.
— Дивно! Дивно!
— И все потому, что я больше месяца не мог разобраться.
— Ну и хорошо!
— А владельцы очень бедны. Боюсь, заплатить они ничего не смогут.
— Расчудесно!
Я нерешительно помолчал.
— Гранвилл… а вы… э… вам уже приходилось оперировать по этому поводу?
— Вчера пять сделал.
— Что-о-о?
Басистый смешок.
— Шучу-шучу, старина, но успокойтесь: делал я такие операции. И не без удовольствия.
— Замечательно! — я взглянул на часы. — Сейчас половина десятого. Я договорюсь, чтобы Зигфрид подменил меня до конца утреннего приема, и буду у вас около одиннадцати.
Когда я приехал, Гранвилл был на вызове, и я маялся у него в приемной, пока во двор с дорогостоящим нежным урчанием не вкатил «бентли». Из окна я узрел поблескивающую над баранкой еще одну несравненную трубку, а затем и мой коллега в элегантнейшем костюме в узкую полоску, придававшем ему сходство с директором Английского банка, прошествовал к боковой двери.
— Рад вас видеть, Джим! — воскликнул он, стискивая мою руку. Затем, прежде чем снять пиджак, извлек изо рта трубку, оглядел ее с некоторой тревогой, потер желтой тряпочкой и бережно убрал в ящик.
Еще десять минут, и я уже стоял под лампой в операционной, наклонясь над распростертым тельцем Тоби, а Гранвилл — совершенно другой Гранвилл Беннетт — с яростной сосредоточенностью работал в брюшке щенка.
— Видите, как расширен желудок? — бормотал он. — Классический симптом. — Зажав пилорический отдел, он нацелил скальпель. — Вот я прохожу серозную оболочку. — Быстрый решительный надрез. — Иссекаю мышечные волокна… глубже… еще глубже… еще чуточку… Ну, вот видите — слизистая оболочка выпятилась в разрез. Так… так… именно. Вот то, что следует получить.
Я прищурился на тоненькую трубочку, заключавшую причину долгих страданий Тоби.
— И это все?
— Все, юноша. — Он отступил от стола с широкой улыбкой. — Препятствие убрано, и можете заключать пари, что эта фитюлька сразу начнет набирать вес.
— Но это же чудо, Гранвилл! Я вам так благодарен…
— Чепуха, Джим, одно сплошное удовольствие. А следующую-то теперь и сами сделаете, а? — Он хохотнул, схватил иглу и с невероятной быстротой сшил брюшные мышцы и кожу.
Через три-четыре минуты он уже в кабинете натягивал пиджак, а потом, набивая трубку, сказал: