— Я и этого знаю.
— Правда?
— Ого-го! Придавливает своих пони перед тем, как им измерение проходить. Этот серый последний час стоял с мешком ржи на спине весом чуть не в центнер. И на дюйм укоротился.
— Господи! А вы уверены?
— Будьте спокойны, я своими глазами видел.
В мыслях у меня воцарилось некоторое смятение. Он все это сочиняет? Или правда это невинное состязание приводит в действие столь темные силы?
— Этот же самый, — продолжал гном, — бывало, заставлял сбросить полдюйма на подковы, а пони-то и не подкован вовсе.
Ах да замолчал бы он! Но тут его перебили: ко мне бочком подобрался мужчина с усиками и конфиденциально зашептал мне на ухо:
— Я вот что думаю. Моя собака уже отдохнула, и температура у нее наверняка нормальная. Так вы посмотрите ее еще раз. Я как раз успею.
Я устало обернулся к нему.
— Право же, это напрасная трата времени. Собака больна, я вам уже сказал.
— Ну пожалуйста! Как одолжение! — Вид у него был отчаянный, в глазах горел фанатичный огонь.
— Ну хорошо! — Я пошел с ним к его машине и поставил термометр. Температура по-прежнему была сорок.
— Да отвезите же беднягу домой! — сказал я. — Ему нельзя быть тут.
Мне показалось, что он вот-вот меня ударит.
— Она здорова! — прохрипел он, гримасничая от избытка чувств.
— Мне очень жаль, — сказал я и вернулся к пони.
Меня ждал мальчик лет пятнадцати. Его пони был записан в класс тринадцать два, но оказался выше почти на полтора дюйма.
— Боюсь, он слишком высок, — сказал я. — Не для этого класса.
Мальчик не ответил, а вытащил из внутреннего кармана куртки какой-то листок.
— Вот ветеринарное свидетельство, что он чуть ниже тринадцати двух.
— Боюсь, оно не действительно, — ответил я. — Устроители предупредили меня не принимать свидетельств. Я уже не допустил двух. Решает только эта линейка. Что поделать!
Он сразу стал другим.
— Но вы обязаны его пропустить! — закричал он мне прямо в лицо. — Никаких линеек, если есть свидетельство!
— Поговорите с устроителями. Я руководствуюсь их инструкциями.
— Я с отцом поговорю, вот что! — крикнул он и увел пони.
Отец не замешкался. Крупный, дородный. Явно преуспевающий, самоуверенный. Он не собирался терпеть мои глупости.
— Послушайте, я чего-то не понял, но вы тут вообще в стороне. Вы обязаны принять свидетельство.
— Вовсе нет, уверяю вас, — ответил я. — И к тому же ваш пони ведь выше верхнего предела не чуть-чуть, а на очень много. На глаз видно.
Отец стал багровым.
— Позвольте вам сказать, что его пропустил ветеринар в…
— Знаю, знаю, — перебил я и услышал, как гном фыркнул. — Но здесь его не пропустят.