Больше он не мог говорить и, резко отвернувшись от старика, побежал к вилле Метеллов, дрожа от бешенства и отчаяния,
III
Вилла сверкала огнями, а в саду горели факелы,
Тициний остановился. Волнение несколько улеглось, но на сердце было тяжело и злоба не унималась.
Он перелез через изгородь. Огоньки факелов мигали в темноте, и он, минуя дом и пристройки, где находились злые собаки, проник, крадучись, как вор, в чащу кустов.
Шел тихо, на цыпочках, прислушиваясь к голосам.
Широкие полосы красного, часто мигавшего света плясали на расчищенных дорожках, и рабы стояли у факелов, укрепленных на высоких деревянных треножниках, держа в руках паклю и ковши со смолою.
Тициний не сомневался, что слышит смех Тукции, и сжимал кулаки с такой силой, что ногти вонзались в ладони.
Остановился у входа в беседку. Увитая плющом и диким виноградом, она казалась пещерой, где наслаждались любовными утехами боги. Слабый свет проникал внутрь. Тициний стоял не шевелясь, как окаменелый.
Тукция сидела на коленях молодого Метелла. Продолговатое лицо женщины, одетой по-деревенски, было привлекательно: круглые черные глаза, пухлые губы, орлиный нос.
Полуобняв Тукцию, господин гладил ее плечи, а она хохотала, сверкая белыми зубами.
Тициний застонал, как от боли.