Записки чекиста Братченко (Голосовский) - страница 48

Я обогнул дом, вошел в пустынный двор, взобрался на карниз и приник к холодному стеклу. Изнутри оно замерзло, поэтому внутренность дома предстала предо мной как будто в тумане. Я с трудом различил освещенный зал, двигающиеся тени, блеск погон. Найдя более удобную точку для наблюдения, увидел уставленный бутылками стол, за которым сидели офицеры. Высокий мужчина остановился перед окном спиной ко мне. Он загородил зал. Я уже намеревался спрыгнуть, но тут высокий обернулся. От неожиданности я едва не свалился. Это был Егор Малинин!

Я узнал его сразу, несмотря на то, что на нем была другая одежда. Он стоял, сложив руки на груди и самодовольно оглядывая зал. Я достал пистолет. «Ты не уйдешь, подлец! Недаром не лежала у меня к тебе душа! Понятна теперь, почему так отстаивал тебя Красильников. Но сейчас ты не уйдешь. Ответишь за все преступления, которые совершил, — за смерть Сони, за убийство часового, охранявшего банк, за гибель красноармейцев. Ты умело носил свою маску и ныне чувствуешь себя в безопасности! Не рано ли?»

Эти мысли промелькнули молнией. Я поднял пистолет. Негодяй был в пяти шагах от окна. Я прицелился.

Стекло разлетелось. Осколки осыпали меня колючим дождем. Я жадно смотрел в открывшийся передо мной зал. Первый, кого я увидел, был Малинин. Одной рукой он держался за бок, другой пытался опереться на спинку стула, но безуспешно: тело его оседало. На миг мы встретились глазами. С какой ненавистью он смотрел на меня! Я выстрелил еще раз.

Не стану описывать своего бегства. Мне удалось скрыться, хотя меня ранили в плечо, когда я, отстреливаясь, уходил через проходные дворы.

Уже рассветало, а я все еще не мог найти домик учителя географии. Какое-то затмение нашло на меня, а может быть, потеря крови сыграла свою роль, но я не узнавал улиц. Брел наугад, изнемогая от слабости. Вдруг кто-то взял меня за плечо. Знакомый, чуть надтреснутый голос произнес:

— Федор Гаврилович!

Я увидел Алексея Александровича. Он стоял в своей темно-зеленой шинели, глубоких кожаных калошах. Шея его была обмотана шарфом. Пенсне тревожно поблескивало. Я молча пошел за ним.

Квартира казалась нежилой. На полу валялся сор. Держа шапку в руке, учитель сказал:

— Вы не раздевайтесь, Федор Гаврилович.

Не успел я опомниться, как очутился в объятиях Лешки. Тиская меня, он захлебывался от радости:

— Я знал, что вы сюда придете! Знал! Отец всю ночь на улице дежурил. — Он случайно сдавил мне плечо. Я не удержался от стона.

— Вы ранены? — испугался Лешка.

— Ничего, пустяки...

Но он засуетился. Рана была промыта, смазана йодом, перевязана.