С левой стороны широкой, плотно утрамбованной дорожки смутно темнели высокие кусты георгинов. Уже умирающие, они все еще наполняли воздух острым и терпким запахом увядающей зелени. Запах этот напомнил Марине что-то очень дорогое, очень далекое, потерянное навсегда.
Если сесть вот на эту влажную скамью и закрыть глаза, то, может быть, воспоминание станет ярче? Может быть, снова почувствуешь на своей руке горячие пальцы Олега? И услышишь его голос?.. Что он говорил тогда, в тот последний вечер? Кажется, только одно слово: «прости…».
Нет, не надо… Она не будет вспоминать. Не должна. Все это было очень давно, в каком-то канувшем в века тысячелетии. А может быть — не было никогда… Лучше бы — не было…
Надо думать о другом. О том, что произошло сегодня. О том, что является ее жизнью теперь.
Еще час назад, открывая дверь кабинета начальника лагпункта и уже заранее настроенная враждебно против всего, что она могла там услышать, Марина не думала, что в лагерной ее жизни произойдут такие неожиданные и крутые перемены.
— …Значит, вы решили «уйти в свой угол», замкнуться в себе?
Капитан Белоненко сидел напротив Марины за небольшим письменным столом. От зеленого света настольной лампы лицо его казалось бледным и утомленным, а темные, почти сросшиеся брови придавали ему суровое и строгое выражение. Руки его спокойно лежали на большом листе серой бумаги, разграфленной красными и синими линиями.
Сверху было написано «График» и ниже еще что-то, чего Марина не смогла прочитать. Ходики на стене торопливо и деловито поддакивали тому, что говорил Белоненко: «так-так, так-так!».
— Не думаю, чтобы это было серьезно, — продолжал он. — Вы не сможете обойтись без людей, без общения с ними, без коллектива.
— Коллектив? — недружелюбно покосилась на начальника Марина. — Это вы называете коллективом? — Она невесело усмехнулась. — Это сброд какой-то…
Что-то дрогнуло в лице Белоненко, но сейчас же исчезло.
— Вы сказали — сброд?
Марина смутилась.
— Ну, может быть, я не совсем точно выразилась. Но все равно, назвать это коллективом нельзя.
— Почему? — Белоненко взял в руки синий карандаш и поставил его на стол острием вверх. — Если люди сообща делают все вместо полезное и разумное дело, то это — коллектив. А вы рассуждаете по этому поводу крайне поверхностно, не говоря уже о пренебрежительности, просто недостойной бывшей комсомолки.
«Ну, начинается… — тоскливо подумала Марина. — Теперь начнет о долге, о чести и сознательности…» Вслух она сказала:
— Кем я раньше была — теперь это совершенно неважно.
— Это было и есть самое важное. И забывать об этом вы не имеете права.