Марина пожала плечами, и Белоненко подметил это движение.
— Скажите, Воронова, кем вы считаете себя сейчас? — Он отложил карандаш в сторону.
— Сейчас? — слегка растерялась Марина. — Вы имеете в виду лагерь?
Он кивнул.
— Никем я себя сейчас не считаю. — Марина почувствовала, что в ней нарастает глухое раздражение. Она так и знала, что этот человек обязательно начнет «копаться в ее душе», — недаром она наслышалась о нем разных чудес. Идя по вызову начальника, Марина внутренне приготовилась к обороне и заранее постаралась вооружиться мужеством и упрямством. «Все равно я ему не уступлю», — твердила она себе, хотя почти не представляла, в чем именно она готовилась не уступать ему.
— Преступницей я себя считать не могу, а честным человеком меня здесь никто не признает. Значит, я — никто, вернее — ничто.
— Ну, это, знаете ли, пустые разговоры. Человек не может быть никем. И вам стоит об этом подумать. Когда вы — сами для себя, а не для меня — понимаете? — определите, кто же вы сейчас, у вас все сразу станет на свои места. Может быть, тогда и свои слова о «сброде» возьмете обратно. Кстати, как вы думаете, когда они стали «сбродом»? Пусть это будет условным названием… Люди эти пришли сюда к нам с воли, где находились среди честных и порядочных граждан. Что же они, как только переступили ворота лагеря, так сразу и стали сбродом?
— Нет, конечно, — неуверенно проговорила Марина. — Ведь осуждены они были до того, как попали сюда.
Белоненко встал и, заложив руки за ремень гимнастерки, стал прохаживаться по тесному кабинету. «У него хорошая спортивная фигура, — неожиданно подумала Марина и тут же с досадой остановила себя: — Уместно ли это сейчас?».
— Следовательно, — размеренным тоном продолжал Белоненко, — тем, что вы называете сбродом, они стали еще на свободе?
Марина молчала. В словах его она чувствовала какой-то подвох и почти не ошиблась.
— Так как же все мы допустили, чтобы они стали сбродом? И я, и вы, и многие другие?
— Мне уже два раза сегодня задавали такой вопрос, — сказала она. — Примерно такой… Но я не могу на него ответить. — Она прямо посмотрела на Белоненко. — я никогда об этом не задумывалась. Мне казалось, что у нас есть специально уполномоченные на то люди, чтобы заниматься вопросами преступности.
— Плохо… — Он остановился, задумчиво глядя на нее.
— Может быть, это и плохо, — согласилась Марина, — но я так думала.
— Плохо, что так думают многие, — сказал он. — Если бы думали иначе — у нас уже не было бы преступности.
«Он прав, — не могла не согласиться Марина, забыв об „обороне“, о непременном желании противоречить ему. — Прав, хотя я и не виновата…».