, чтобы я поменьше обращал на них внимания. Я не мог ощутить ее губ, поскольку они коснулись моей щеки в том самом месте, где она утратила чувствительность. Покинув офис, я проплакал всю дорогу домой, совершенно очарованный ее красивым и заботливым поступком.
И сейчас, проходя мимо погруженной в тень каменной крипты с дверями из сине-красного мозаичного стекла, я вновь чувствую, как глаза мои наполняются слезами. Но не от жалости, печали или страха. Я отчаянно зажмуриваюсь, но слезы все равно текут по щекам. Но сейчас глаза у меня щиплет от ярости.
Стоя слева от меня, Ленора Мэннинг складывает губы трубочкой, словно собираясь свистнуть. Она уже готова окликнуть меня по имени.
Я со злостью смотрю на нее, давая понять, что она может не утруждать себя.
Даже на полутемном кладбище она прекрасно разбирается в выражении лица своих сотрудников. И я понимаю, что всегда оставался для нее лишь сотрудником, наемным работником… и никем более. Не членом семьи. Не другом. Даже не раненым щенком, которого вы приютили, чтобы успокоить свою совесть и постараться забыть о нелицеприятных поступках, совершенных в своей жизни. Как ни трудно мне с этим примириться, но это правда.
Мне хочется заорать, выругаться, накричать на нее за то, что она сделала со мной. Но в этом нет необходимости. Чем ближе я подхожу, тем яснее первая леди видит это сама. Кажется, что мое лицо превратилось в застывшую маску, и она понимает, что это значит.
На мгновение она удивленно приподнимает брови, а потом делает крохотный шажок назад и опускает зонтик, чтобы я не увидел ее лица. Я воспринимаю это как свидетельство своей победы и ее поражения. Ленора Мэннинг видела в жизни все и ни разу не уклонилась от схватки. Но сейчас она не может заставить себя взглянуть мне в глаза.
Я поворачиваюсь к Римлянину, который теперь всего в сорока футах от меня.
— Иди сюда, — говорит он.
Я останавливаюсь. Справа от меня, наискосок, между двух приземистых надгробий стоит на коленях Лизбет, баюкая и прижимая раненую руку к груди. В призрачном тусклом свете фонарей я вижу, что волосы у нее намокли, а глаз уже заплыл. И я почти пришел.
— Мне очень жаль, — стуча зубами, шепчет она, словно извиняясь за что-то.
— Я сказал: «Иди сюда», — настаивает Римлянин.
— Не подходите к нему! — перебивает его Лизбет. — Он убьет вас.
Римлянин не спорит.
— Пообещайте, что отпустите ее, — говорю я.
— Конечно, — легко соглашается он.
— Уэс! — вскрикивает Лизбет, и я слышу, как тяжело она дышит. Она изо всех старается не потерять сознание.
Вдали не слышно сирен, никто не спешит нам на помощь. Так что теперь, чтобы помочь Лизбет уйти отсюда живой, я должен сделать шаг вперед и попробовать заключить сделку.