Наши прогулки. Хозяйка ни на час не расставалась со мной. Мы каждый день выходили в город и пересекали его из конца в конец. Делали покупки, иногда заглядывали к кому-то в гости. Город — громко сказано, всего несколько длинных пыльных улиц, вдоль которых чинно стоят белые дома с плоскими крышами. По земным меркам, большая деревня. Деревня без кошек, собак, других домашних животных. Без признаков растительности. Ничего этого я на Марсе так и не увидела. Те несколько жилистых, безлистных растений, которые моя хозяйка выращивала в своем домашнем садике, были предметом ее гордости. Садик имелся не у каждого. Эти растения вызывали у меня презрение и ненависть. Я хотела подумать ей, что это просто уродливые сорняки, которые на Земле вырывают и бросают на помойку, но не стала этого делать. Все-таки она была беременна и нуждалась во мне.
Деревню окружала пустыня, песчаные ребристые дюны, которые ветер гладил то по шерсти, то против. Дюны каждый день менялись, а вот небо — нет. Оно было очень бледным, высоким, почти бесцветным. Я ни разу не видела ни единого облачка. Ни разу не пошел дождь. Ночью небо начинало меня пугать, таким оно казалось чужим и незнакомым. Особенно гнетущее впечатление производило на меня то, что я видела в нем Землю. Крохотный, жемчужно светящийся шарик среди искаженных, совершенно незнакомых мне созвездий. Тех же самых, на которые я смотрела с Земли, только в другом ракурсе. Когда я увидела планету по имени Земля, я была очень близка к тому, чтобы заплакать. Мне хотелось бежать, но бежать было некуда. Я чувствовала себя ребенком, которого родители оставили на дополнительный сезон в лагере и ни разу не навестили. Отчаянно хотелось домой, но я знала, что это невозможно.
Наши ужины. Мы всегда ели втроем — хозяева и я. Я сидела с ними за одним столом, ела то же, что они, — сухое печенье из большой стеклянной вазы. Пила коктейли, всегда очень холодные. Когда я привыкла к ним, они стали казаться разными. А сперва я не различала их по вкусу. Ничего иного мы ни разу не ели.
За ужином мы почти не думали друг с другом. Хозяин ел очень мало. Разжевывал два-три печенья и все. Я помню его непроницаемый, отсутствующий взгляд, немного печальное выражение лица. Печальное и замкнутое, как у покойника в гробу. В такие минуты я остро ощущала, что ему очень много лет. Наверное, больше, чем я могу себе представить. Хозяйка ела почти жадно и, похоже, немного стеснялась своего аппетита. Ее живот был уже заметен.
Наши мысли. С хозяином я почти не думала. Если я задавала вопрос, он или отвечал прямо и предельно сухо, или думал, что не хочет отвечать. В конце концов, я просто перестала к нему обращаться. Во время этих бесед я ощущала свою временность, конечность. Для него не имело никакого смысла думать с кем-то, кто скоро умрет. Он ничего не делал впустую. И я думала со своей хозяйкой.