К действительности их вернул насмешливый голос Бакетамон:
– Что, братец, изменилась наша Неф?
Только Бакетамон позволяла себе столь бесцеремонно обращаться к молодому фараону, даже царица-мать звала его пер-аа.
Аменхотеп вздрогнул, перевел взгляд на сестру, потом немного неловко чуть поклонился (просто кивнуть не позволяла болезнь) и, резко развернувшись, отправился прочь.
Дождавшись, когда фараон отойдет чуть подальше, Бакетамон довольно захлопала в ладоши:
– Влюбился! Влюбился!
– Что ты! – вспыхнула Нефертити.
– А ты чего покраснела, словно охрой натерли?
– И вовсе нет! – с досадой топнула ногой девушка.
– Покраснела, покраснела. А как он смотрел на тебя!.. Словно хотел съесть в то же мгновение! – Бакетамон даже руками показала, как хищник впивается в жертву когтями, а потом вдруг сокрушенно вздохнула: – Только к чему тебе такой урод?
– И вовсе он не урод!
– Опять то же самое! Сейчас станешь твердить, что он умный и у него глаза…
– Да, умный.
– Неф, поверь, для мужа это не самое главное.
– Но он пер-аа.
– Тебе пер-аа нужен или муж?
– Какой муж?! – наконец сообразила Нефертити. – Кто тебе сказал, что он на мне женится?
– Женится, женится. После ТАКОГО взгляда женится обязательно.
Вечеринка как-то сама собой сошла на нет, все стали расходиться.
Бакетамон оказалась права, Аменхотеп потерял голову, он не мог уснуть до самого рассвета. Перед глазами стояла Неф, спрыгнувшая с колесницы, Неф, играющая на лютне, ее большущие глаза, чувственные губы, нежный овал лица… звучал грудной голос…
Утром он с трудом заставил себя подняться, но сбросить задумчивость не смог, плохо понимал, о чем спрашивают, кажется, не вслушивался в речи советников. Заметив излишнюю рассеянность всегда собранного молодого фараона, Эйе забеспокоился:
– Ваше величество, не болен ли пер-аа?
Царица-мать Тийе, которой новый чади задал этот вопрос, уже знала ответ, Бакетамон рассказала ей, как фараон таращился на Нефертити, а потому усмехнулась:
– Оставь его в покое, это пройдет.
– Когда? – чуть растерявшись, зачем-то поинтересовался Эйе.
– Когда женится на твоей дочери! – Тийе от души смеялась, наблюдая, как вытягивается лицо брата. – Он влюблен. В Неф влюблен, Эйе! Что ж, достойный выбор. Скажи, чтобы вечером пришла ко мне.
Эйе, подумав: «Еще бы не достойный!» – тряхнул головой, приходя в себя:
– Она не сможет, госпожа.
– Почему?
– У Неф запретные дни.
– Вот досада! Как долго они будут?
– Три, четыре… не знаю.
– Хорошо, пусть придет ко мне на пятый день.
Нефертити пыталась взять себя в руки и читать папирус осознанно, но ничего не получалось. Перед глазами вставали то глаза Аменхотепа, в которых она просто утонула, то его фигура, но не в домашнем схенти, а в парадном одеянии на троне.