– Это как мезе, – вспомнилось Эльвире. – Будет много всего разного.
– Это лучше, чем мезе, – голосом истосковавшегося по родным разносолам гурмана поправила Катя.
Спиртное принесли в первую очередь, и Корнышев предложил немедленно отметить прибытие в Москву. Катя не отказалась, хотя по ней было видно, что она не до конца еще отошла от «Коммандарии». Сначала выпили за приезд, потом за Москву, потом за Нижнюю Масловку, и очень скоро Катя захмелела. Градус ее настроения повышался вместе с количеством выпитого, она безудержно смеялась, пару раз роняла столовые приборы, к Горецкому уже обращалась на «ты» и долго и путано благодарила его за то, что он сегодня предоставил ей возможность услышать звуки родного квартала. Теперь ее можно было оставить на попечение Эльвиры.
Корнышев и Горецкий спустились вниз и прошли в отгороженную от общего зала отдельную комнату, где в одиночестве задумчиво пил водку Калюжный, сейчас похожий на директора какого-нибудь предприятия, заехавшего отужинать осетринкой под водочку.
– Я привез девчонку, Олег Харитонович, – сказал Корнышев. – Наверху сидит. Пьяная и счастливая.
* * *
– У вас такой чудесный муж! – сказала Катя. – Я просто не представляла, что такие люди бывают на свете!
Корнышев не ошибался. Катя была пьяная и счастливая, и ей непременно хотелось сказать Эльвире что-нибудь очень приятное, чтобы и отблагодарить ее за все, что Корнышев для Кати сделал, и чтобы поделиться счастьем, которое Катю переполняло.
В ответ Эльвира невнимательно улыбнулась. На всем верхнем ярусе, кроме них, были еще только два человека, молодые мужчины, сидевшие за столиком у ведущей вниз лестницы, и Эльвире почему-то становилось неуютно, когда они попадали в поле ее зрения. Они не обращали на Эльвиру внимания и вообще были целиком поглощены разговором, но что-то тревожило Эльвиру, и она время от времени бросала в их сторону настороженный взгляд.
– Я же домой не позвонила! – вдруг вспомнила Катя.
Достала из сумочки свой сотовый телефон. И Эльвира увидела, как один из мужчин вдруг повернул голову и посмотрел в их сторону. Эльвира готова была поклясться, что он только что был более-менее трезвый и вполне вменяемый, но когда он неуверенно поднялся, с грохотом отодвинув стул, и направился к их столику неверной походкой, вдруг обнаружилось, что он пьян. Он мял в пальцах незажженную сигарету и улыбался Кате широкой улыбкой пьяного гусара. Он был симпатичен и мил, и его вид не внушал ни малейшего чувства тревоги. Он приблизился, расшаркался перед дамами, цветисто извинился и попросил разрешения прикурить. Прикурить ему хотелось непременно от горящей свечи, которая стояла на столе перед Катей, хотя точно такая горящая свеча стояла и на столе, за которым остался сидеть товарищ человека с сигаретой, и было уже понятно, что ему очень нравится Катя и сигарета – это только предлог. Он даже опустился на стул, на котором совсем недавно сидел Корнышев, и заподозрившая неладное Эльвира уже озиралась в тревоге, выискивая взглядом запропастившихся мужчин, но не видела ни Корнышева, ни Горецкого.