— Нет, только не уходите, не бросайте меня! Я, я — Ана Бландиана, это меня вы видели по телевизору, спросите, если не верите, вон там стоит мой знакомый, он подтвердит!
Но, поскольку знакомого тем временем и след простыл, я, в нарастающей панике, в ужасе, что мне не поверят, рыдая, заголосила:
— Хотите — прочту стихи, хотите — скажу, когда я родилась, сколько у меня сборников, откуда взялся мой псевдоним, проверьте, проверьте меня, возьмите любую литературную энциклопедию!
У меня было ощущение, что я раздеваюсь, рву на себе платье, я зябла и дрожала, но уже не могла остановиться, клочья летели, я срывала с себя последние лоскутки, все, все до последней нитки. Мало того, не переставая рыдать и заклинать, я ухватила за рукав интеллектуала, который норовил улизнуть, досадливо бормоча:
— Нет, нет, простите, мне показалось, вы не так уж и похожи. Простите, пожалуйста, со мной такое бывает. С вашего позволения, я, пожалуй, пойду.
Но не тут-то было. Чувствуя, как слабеют затекшие пальцы, я судорожно вцепилась другой рукой в полу его пиджака. Другой рукой? У меня перехватило дух: да, обе руки были свободны, и нога тоже. Клещи разжались. Детина, переминаясь с ноги на ногу, шарил по карманам галифе под фартуком. Вытащив большой носовой платок, он отер лицо, как будто только-только очнулся. К тому же нас разделяло несколько шагов, так что у меня промелькнула мысль: да держал ли он меня вообще? Я поспешно взглянула на свою несчастную руку: синяк отпечатался на ней браслетом, но вовсе не таким темными и широким, как я ожидала, и в этом было что-то унизительное — во всяком случае, теперь я не могла бы определить, давно ли я свободна и как долго длилась неволя. Я разжала пальцы, совсем деревянные, выпустив чужой рукав, и осторожно сделала шаг в сторону, потом еще и еще. Детина сосредоточенно растирал себе запястье, как будто это его зажали в тиски и чуть не изувечили. Кумушки судачили о своем, интеллектуал с оскорбленным видом одергивал пиджак. Никому не было до меня дела.
На миг мне неудержимо захотелось повернуться и бежать — скорее испытать свою свободу. Но тут же я поняла, что о свободе не может быть и речи, если я не сумею объяснить себе, почему я не была свободна в продолжение всего этого кошмара. И я осталась.