И вертит, словно из воздуха вынул, плитку шоколада.
«Ну зачем ему, Сухарю, мертвая труба? Да и кому она вообще нужна?» – думал Сухарь дорогой домой. Мертвыми называли трубы, за которыми не нужен уход. Что там внизу случалось, неизвестно. Бывало, что мертвые вновь оживали. Но не спиливали их не поэтому. Они же, трубы, и живые, и мертвые, словно вешки – по ним всегда сказать можно, где находишься. А когда труба одна на большое поле, то пусть лучше торчит, даже если мертвая. Отдаст он эту 1801-ю – рядышком другие торчат. Не убудет ничего.
Уже потом, на следующий день, когда тащили метровый обрубок, Сухарь подумал, что продешевил, и около землянки Дрозда спросил:
– А у тебя кофе есть?
Дрозд молча спустился в землянку, выставил на стол кофемолку, сыпанул в утробу кофейных зерен и, покрутив пальцем, показал Сухарю на ручку мельницы.
Ага, подумал Сухарь, приведя в движение жернова, все-то у него есть. Крутил ручку и разглядывал рисунок под ней: ну какой это велосипед, вот на галку похоже, кривобокую и безглазую…
Куль с кофе Сухарь обронил по дороге, нога поехала, рука ослабла – кофием стала лужа. Сухарь смотрел на расползшуюся в воде обертку: бань-небань, как ни крути – продешевил!
Чтобы справить одежду, нужно было идти к Слепню. Мужик он суровый, впрочем, Сухарь знал, как смягчить соседа-трубочиста. Знал и то Сухарь, что непременно Слепень спросит: а зачем тебе? Спросит, как пить дать. Потому что Слепень, он вроде бы здесь за старшего. Негласно, неписано. Но если что не так в округах Дрозда, Сухаря, Сивахи, а, может, и в других, то первым это узнавал Слепень. И внушение делал. А мужик он внушительный. Так что хоть локтем крестись, а спросит: зачем тебе? Однако Сухарь скажет заветные слова – дело есть дело. И все будет решено. В самом деле, заведено так: не суй нос – откусят, но помощью помоги. Так думал Сухарь, выходя поутру из дому. А когда шел, попутно вычищая немногие трубы, уже только талдычил: «Дело-тело-улетело».
Слепня встретил у 1445-й, граничной с 1451-й. Сидел тот у трубы, харчился. Жевал галеты с намазанным на них паштетом. Потом флягу открыл, глотнул кратко, скривился. Увидел Сухаря.
– Хочешь? – протянул ему фляжку.
– Нет, – Сухарь знал, что в ней, но не переваривал продукта, дурным становился, мир чернел, видения мерещились.
– А чего тогда явился? – спросил Слепень, и Сухарь рассказал. – А на что тебе это? Неужто завел себе куклу?
Будь кто другой на месте Слепня, игриво подмигнул бы. И все шуткой обратилось. Но Слепень мужик суровый, не подмигнет, не улыбнется, а если пошутит, то непременно синяк под глазом вскочит или ребро сухой веткой хрустнет.