Труба, разрисованная разноцветьем, издали привлекала взгляд. Тем более девчоночий.
Они первый раз вместе подошли к границе округов. И так уж было: 2011-я, что в округе Дрозда, совсем близко к их 1905-й.
– Это ж кенгуру, так ведь? – спросила Жила, поглаживая рисунки, чувствуя неровность мазков.
– Чего? – переспросил Сухарь. Он остановился в трех шагах от трубы, скинул сумарь с плеча, выудил из него бутерброды.
– Ты это у Дрозда спроси. Только он знает, чего на своих трубах малюет.
Жила жевала, откусывая от бутерброда маленькие кусочки. Сухарь же свой в два укуса изничтожил. И жуя, выдавливая слова сквозь жвачку:
– Слепень говорит, что Дрозд рисует на трубах всяких страшил, чтобы птиц отпугивать.
Потом, когда шли своим маршрутом:
– А ты почему не разрисовываешь трубы?
– Подумай сама: разве птиц тем испугаешь? Нет, не испугаешь. Им что белое, что серое, что красное. Дрозд мужик не в себе. А я пока в себе. Дрозд вообще на всем рисует. Вон на столешнице в его землянке тоже что-то нарисовано. Галка какая-то. Только на галку непохоже, угловатая, вся в линиях и в циферках, и вроде сбоку нарисована, а тут же и сверху. И глаз у галки нет – говорю же, странен Дрозд.
– А расскажи про него, – попросила Жила.
И он рассказал про Дрозда. Немногое, что сам знал: молчун, бровист, зануда, смешной. То, что Слепень рассказывал. Слепень-то, он про всех если не многое, то уж кое-что знает. И про его, Сухарево, землеройное прошлое знает, и про Сивахино воспитательство. Тот рассказывал, что будто Дрозд раньше был какой-то умной шишкой, чуть ли не составителем на заводе.
– Составителем? – переспросила Жила.
– Да.
– А ты знаешь, кто такие составители?
Сухарь задумался – он ведь не знал. А показывать перед малявкой свое незнание ему не хотелось.
– Я так думаю, – заговорил, а в голосе лишь важность, – это тот, кто вот так вот, как трубы, что-то там разрисовывает. Может, ящики с галетами или рукоятки домкратов.
Шли дальше.
– Сухарь, а ты галку сможешь сделать?
– Как это сделать? Ее другие делают.
– Кто другие?
– Другие галки.
– Я про игрушку. Игрушку-галку сделать можешь?
– А зачем?
– Причем такую, чтобы она полетела?
Сухарь остановился. Жила стояла рядом с ним, а между – словно в полете галка – завис вопрос. Пошел мелкий, моросящий дождик. Сухарь глянул на небо: нет, ливня не будет, но все равно вымочит, если настырно пытаться его перевременить.
– Колпак надень, – сказал он и прибавил шаг. Жила побежала следом.
Уже дома. Сухарь ковырял ложкой в кастрюле, размешивая варево, чтобы прогрелось равномерно.
– Я знаю, что задумал Дрозд, – вдруг сказала Жила, гремя посудой.