Бэнд четким шагом вошел в палатку, где за складным столом сидел этот седоволосый пьяница. Строевик на сто двадцать процентов, весь как с иголочки, в чистом обмундировании с надраенными до зеркального блеска ботинками и серебристыми пластинками первого лейтенанта армии США на погонах. Даже очки в стальной оправе блестели, будто специально отполированные для такого случая. Бэнд догадывался, что его ждет, хотя не смог бы объяснить, откуда проистекала эта уверенность. Армейский телеграф исправно доносит новости и знает все наперед. К тому же существуют еще и всякие внешние признаки — как на тебя взглянул кто-то из старых приятелей в офицерской столовой, знакомый штабист в полевом баре или еще кто-то. Бэнд был глубоко убежден в том, что все его поступки, все, что он делал, было абсолютно правильно и в интересах дела. Он свято верил в то, что не совершил ни одной ошибки, даже малейшей оплошности, все было четко и целесообразно, все обеспечивало общий успех операции, которая развертывалась начиная от «Большой вареной креветки». И вовсе не важно, что думают по этому поводу его подчиненные — у них не тот кругозор и не им об этом судить.
Он даже не слушал, что мямлил и бормотал этот старикашка. Давно уже ходили слухи, что его должны повысить, даже в бригадные генералы произвести, вот он и старается. Бэнд осторожно огляделся вокруг. Рядом с ним стоял, будто на параде, холеный подполковник Спайн, около него начальник штаба полка полковник Граббе — занудный, сутулый и длинноносый, ну вылитый Джонни Криоу. Были здесь и другие офицеры. Они молча стояли полукругом перед ним, слушая, как бубнит и бормочет старикашка. Болтовня его, в общем, сводилась к тому, что Бэнд совершил две серьезные ошибки. И не просто серьезные, а грубейшие, такие тяжкие, что из-за них вся операция на Гуадалканале теперь может затянуться на целую неделю, а то и больше. Одна из ошибок — упрямое нежелание во время последнего марша выходить на связь со своим батальоном и полком. Старикашка договорился даже до того, будто это не какое-то там невнимание или, скажем, небрежность, а настоящий саботаж, наглый отказ от получения указаний. И это, конечно, полнейшее безобразие, которое невозможно простить. Вторая же ошибка Бэнда носила, так сказать, тактический характер. Возможно, она не была настолько серьезной, чтобы привлекать его к персональной ответственности, но и игнорировать ее также не следовало. Выйдя из джунглей на открытое пространство, которое простиралось до самой Була-Була, третья рота, как предусматривалось замыслом, должна была сразу взять круто влево, а не двигаться дальше на деревню. Була-Була была заботой третьего батальона, Бэнд же был обязан атаковать японцев левее, там, где у противника в тот момент оборона была уже полностью дезорганизована и можно было легко развить успех. Поступи он таким образом, первая и вторая роты пошли бы за ним, туда потом двинулись бы и другие подразделения, нажимавшие на японцев у высоты 279, и в результате здесь создалась бы отличнейшая позиция. Возможно даже, что сейчас в их руках были бы Кокумбона, Тассафаронга и другие деревни, а может быть, даже и вся японская императорская армия на Гуадалканале. Поддерживай Бэнд связь как положено, он знал бы об этом, получил бы соответствующие указания. А то ведь вон что устроил — ни штаб батальона, ни штаб полка не могли до него добраться!