Приход каравана с вооружением, продовольствием, видно, был праздником для всех. Под командой интенданта бойцы быстро и слаженно разгружали ишаков и лошадей. Ящики, мешки, тюки передавались по цепочке, исчезали в распахнутом зеве какой-то землянки. Но больше всего народу собралось возле мешка с почтой.
— Айн момент! Тихо! Артемов!
— В заставу ушел, давай сюда, передам, — письмо пошло по рукам.
— Ваганов Анатолий Мефодиевич! — Никто, не отозвался. — Ваганов!
— Нема больше Ваганова…
— Ткаченко!
— Тутечки я.
— Сидоренко! Сидоренко Петр Ефимович! Тьфу, черт, це ж мое. Заморочили голову, хлопцы, — захохотал старшина. — Теперь Абдурахманов!
Я побрел прочь в поисках штаба. На меня никто не обращал внимания, и я шел через лагерь, как через чужую, неведомую мне жизнь. Кое-кто из бойцов уже читал свои треугольнички. Другой, кому ждать, как видно, было нечего, демонстративно отвернувшись, хлебал чай из кружки. На пенечке притулился раненый красноармеец и, обняв могучей хваткой баян, опухшими, непослушными пальцами пытался выжать из него какую-то мелодию.
У крайнего, прямо над речкой стоявшего шалаша, горел костер. Я проходил мимо него, когда совсем рядом раздалось шипение, как от летящей мины. Не раздумывая, бросился плашмя в снег. Рядом мелькнули голые ноги. Кто-то пронесся мимо меня и нырнул в сугроб. Взрыва не последовало, и я, подняв голову, с изумлением увидел, как голый человек кувыркался в снегу, радостно покрякивая. Затем с довольным воплем он вновь промчался в шалаш, из щелей которого струился пар.
Я со стыдом понял, что спаниковал. Дай бог, чтобы никто не заметил. И тут же увидел, что рядом со мною стоит — в сапогах прямо на подштанники, в бязевой рубахе с тесемками, с лопатой в руках — остроносый усмехающийся Федулов.
— Ты глянь, товарищ Пушкин! — признал он меня.
— Федулов, елки-моталки, поддай пару! — донеслось из шалаша.
— Счас! — то ли мне, то ли тому, другому, крикнул солдат и, поддев лопатой из костра раскаленный камень, шуганул его в шалаш. Оттуда снова раздалось шипение. Донесся довольный вопль.
— Будя, Федулов, а то шкура сползет!
И снова знакомый мне солдат появился из шалаша с лопатой наперевес.
— А где твой взвод, где Левон, Ашот?
— Где надо, там и есть, докладать без разрешения не имею права.
— А ты что, не с ними?
— При бане. Вшу морю.
— С кем ты там, Федулов? — раздалось из шалаша.
— Тут до вас, товарищ майор, политрук снизу пришли. Из верхнего штабу.
— Пусть подождет. А ты наподдай еще!
Наконец из самодельной бани вышел майор, раскрасневшийся, довольный. Я собрался было представиться по всей форме, но он первый признал меня: