— Стась!!! Чем хочешь, что хочешь!.. Дай тебе Жнец!.. — и остальные райнэ затолпились, по плечам спасителя стали хлопать, вихры ерошить: «Молоде-ец! Ну, молодец! Как же это ты так?» Стась только улыбался, да плечами пожимал — не знаю, мол, так уж получилось. Вот, помог! Мать его протолкалась, подзатыльник отвесила, за вихры ухватила: «Я тебе где велела быть, а?» Её заругали, оттёрли: «Не ругай мальца, герой он у тебя! Никто не смог, а он смог! А ты с подзатыльниками! Нашла, когда воспитывать! Он и так мужик!»
— Вот именно, — припечатал староста Барэк, большой, вечно хмурый, обстоятельный мужик с тяжелым взглядом из-под чёрных бровей. Все замолчали и обернулись к нему. Староста подошёл к Стасю, вгляделся. — Никто не мог. Никто. А ты смог. Значит, ты колдун.
Райнэ дружно ахнули и попятились. Стась растерянно огляделся, но, кроме страха, ничего не увидел на лицах соседей, только что восхищавшихся его поступком. Даже мама, родная, своя, стояла с круглыми глазами, прикрыв рот ладошкой, и смотрела, как на чужого.
— Да чего я-то? Я ж… Веську спасал! И спас!
— Спас, — кивнул Барэк. — За что тебе поклон и благодарность. Но жить с нами ты теперь не должен.
— Да что я сделал-то? — возмутился Стась.
— Пока — ничего плохого, — так же строго, хоть и не злобно совсем, но веско сказал Барэк. — А долго ли так будет? Ты сам подумай. Вдруг тебя толкнёт кто, хоть и не со зла, нечаянно, а ты озлишься, да его и проклянёшь, или ещё что сделаешь. Нельзя тебе с людьми. У тебя сила теперь чужая, не человеческая. Люди — как букашки перед силою такой, и не заметишь, как раздавишь, а потом сам же плакать будешь. Скажешь — я не хотел, а поздно будет. Тебе к таким же, как ты надо, к колдунам. Они на юге живут, на полдень пойдёшь — не заблудишься. Мы, конечно, не звери, сейчас не погоним — замёрзнешь. Но и в деревне оставлять тебя нельзя. Ты опасен. Ты даже сам для себя опасен, но с этим я сделать ничего не могу. А вот деревню от тебя отгородить надобно. В Бобылёвом доме до Синца проживёшь. Там чисто, бабы ещё осенью прибрались. По-хорошему, погорельцев бы туда, но ничего, до Синца подождут. Кормить будем, дров дадим. Но в деревню не ходи. Не со зла говорю, добра желаю. Ненароком сила твоя явится, зашибёшь кого — и будет тебе вместо благодарности дубьём по рёбрам. Как потеплеет, так и уйдёшь, — под гул пламени тяжело падали в ночь страшные слова. Стась почти ничего не понял, что староста говорил, понял только, что гонят его из деревни, и стало ему до слёз обидно:
— Ах, я колдун, да? Вот и прокляну тебя сейчас!