– Давай сейчас не будем, – мягко отстранился я от неприятного разговора.
Вера меня не услышала.
– Не хочешь признать, что у нас есть проблемы, которые нужно решать?
– Милая моя… я признаю существование марсиан и даже наличие честного человека в правительстве, но не сейчас.
– Конечно…
Она надула губы, отвернулась к окну. Я надеялся, что на этом закончится, но ошибся.
– Маринка тоже хочет от него уйти.
– Что значит – тоже?
– То и значит. Какой смысл тратить жизнь на человека, который тебя не ценит.
– Считаешь, я тебя не ценю?
– А разве ценишь?
– Я очень тебя ценю. Особенно сейчас, когда достаточно одного неуверенного движения рук, чтобы мы продолжили дискуссию в офисе архангела Гавриила.
– Я не знаю никакого архангела.
– Сочувствую.
Еще один чудовищный недостаток Веры заключался в том, что свое невежество она пыталась скрыть высокомерным равнодушием. Она не спросила: «А кто такой архангел Гавриил?», – но предпочла отметить, что чихать на него хотела.
Я сжимал руль все сильнее. Перевел взгляд на панель управления приборами. В последний раз наша перепалка в автомобиле на большой скорости закончилась разбитыми кнопками включения отопления и подогрева сидений. Что мы сломаем на этот раз?
– Да будет тебе известно, – начал я свой просветительский монолог, – что архангел Гавриил открывает тайные знаки Бога. Например, деве Марии он сообщил благую весть о рождении у нее сына. Он же, кстати, предсказал и ее кончину. А у иудеев, например, Гавриил вообще является ангелом смерти. Он приходит к жертве с длинным заточенным тесаком и забирает невинную душу.
– В Википедии вычитал?
– Ага.
– Очень интересно. Хочешь подчеркнуть свое интеллектуальное превосходство?
– Я хочу подчеркнуть, что не хочу говорить глупости.
– Разговор о нашей совместной жизни ты считаешь глупостью?
Я промолчал. Стрелка спидометра давно миновала экватор.
Что, черт побери, происходит?! Почему я не могу ответить ей адекватно, хотя ясно осознаю нелепость ее аргументов? Ведь неуместность этого разговора была очевидна. Почему я молчал, хоть и чувствовал, что она меня разоружает? Да, она права, нам нужно говорить и говорить о том, как мы живем и почему так живем, но разговор этот (точнее, с некоторых пор – лишь попытки разговора) всегда заканчивается одинаково: я несу на себе груз вины за ее бездарно прожитые годы. Она не несет, я – несу. Может, я святой?
Я затосковал по термосу со смородиновым чаем и бутербродам. Похоже, маленький праздник семейного дорожного чревоугодия накрылся медным тазом. Мы самым чудесным образом в сотый (тысячный?) раз уничтожили возможность радоваться простым и приятным вещам.