– Аусткалн.
После этого ответа Цигель почувствовал, как страх вовсе его отпустил, и стал подробно рассказывать о своей деятельности еврейского активиста, о преподавании в кружках по изучению иврита, частых вызовах и проработках в органах, после каждого сообщения о нем по Би-Би-Си или «Голосу Америки». Но теперь имя его было у всех на слуху, и его не арестовывали. Цигель настолько впал в какое-то горячечное вдохновение, что сам абсолютно верил в то, что говорил.
Собеседник явно устал от этого непрекращающегося монолога, отложил ручку, встал со стула, пожал Цигелю руку, сказал по-старомодному:
– Благодарю вас.
Цигель вышел на улицу, ощущая невероятную легкость в теле. Домой ехать не хотелось. Надо, наконец, съездить в Бней-Брак, к родственничку Бергу, посетить бабку: она в эти минуты виделась ему явно спасительным якорем. Правда, сегодня был конец недели, канун субботы. Но он как-нибудь доберется домой. Ведь за пределами Бней-Брака работали такси.
Сошел с автобуса на улице раввина Кука, на которой проживал Берг. Шел через небольшой парк, где симпатичные и, главное, в большинстве своем светловолосые детишки, с пейсами и в ермолках, ковырялись в песочнице, катались на качелях. Их уже собирали мамы, ибо близился канун субботы. Молодая женщина в шляпке-котелке сидела на скамье и читала молитвенник. Зажглась неоновая витрина магазина оптики «Братья Гальперины». Цигель замедлял движение, наслаждаясь каждым своим шагом. Схлынувшее с души напряжение после беседы только сейчас показывало, каким оно было тяжким и давящим все эти последние месяцы. Все это окружение, ранее вызывавшее в нем устойчивую неприязнь, в эти минуты воспринималось с неожиданно радостной открытостью. Дома, стоящие почти вплотную один к другому, казалось, слиты были некой общей интимностью. Квартира семьи Берг была на четвертом этаже без лифта. Все, кроме жены Берга Малки, готовящей субботний ужин, ушли вместе с бабкой в синагогу. Цигель решил прогуляться по улицам, но за несколько минут пребывания в салоне взгляд его успел увидеть салон соседнего дома, мужчину, вероятно, мужа, в белой кипе, и жену в шляпе-котелке, с молитвенниками в руках, явно собиравшихся в синагогу, ибо тут же свет у них в салоне погас. В темной глубине соседней пустой комнаты виднелась вешалка с парой шляп с ровными полями, и более ничего.
Цигель спустился на улицу, где стыла благолепная тишина, не прерываемая движением машин. На всех въездах в городок были уже выставлены шлагбаумы. Молодая женщина, которую он видел в парке, теперь стояла у окна своей квартиры, руки с книгой наружу, читала при слабом свете из-за спины, и в то же время была, как бы, включена в пространство улицы, субботней тишины с ранней луной в небе. За спиной ее посверкивали тиснением религиозные книги на полке. Большинство окон вокруг темнело. Синагога же ярко сверкала. К ней шел высокий мужчина в еще более высокой меховой шапке. У синагоги на скамье сидел ряд празднично одетых женщин в париках. Ватага девушек в длинных платьях шла посреди улицы, обгоняя молодого парня в белой рубахе, черном жилете, галстуке, чернота которого сливалась с чернотой его бородки.