Вилла-Андреа расположилась на утесах над заливом. Софи перебралась сюда после развода с Гвидо Скорцезе, предпочитая уединение Кальвадо сочувствию своей тосканской родни. Кроме того, ничто в Кальвадо не напоминало ей о бывшем муже, и хотя друзей у нее было немного, Бен знал, что его мать не одинока.
К вилле вела извилистая дорога, у обочин которой кусты малиновых олеандров чередовались с искривленными стволами вековых оливковых деревьев. Бен проезжал мимо других вилл, сады которых казались особенно пестрыми и яркими по сравнению с темной зеленью лесистого склона, а затем впереди показалась Вилла-Андреа — со стенами, почти полностью скрытыми цветущими кустами жасмина и каскадами вьюнков.
Он припарковал «порше» в тени цитрусовых деревьев, что были посажены для защиты дома от северных ветров, дующих с Альп зимой. Оставив дипломат и сумку с вещами в багажнике машины, он открыл калитку и вошел.
Перед ним открылся величественный вид. За утесами до самого горизонта простирались ярко-синие воды Лигурийского моря, кое-где виднелись океанские суда и небольшие паруса яликов. В тени прибрежных скал находилась та самая бухта с песчаным берегом, которую он видел раньше, а по обе стороны от нее изгибались два поросших сочной зеленью мыса, окружающие залив Порто-Камаджо. Со своего места Бен мог разглядеть даже стены аббатства бенедиктинцев, которое высилось в гордом одиночестве над городом Порто-Камаджо. Бен глубоко вздохнул, наслаждаясь минутами уединения.
— Бенвенуто!
Возглас матери — только она звала его Бенвенуто — мгновенно заставил забыть об удовольствии, вызванном живописным видом. На миг он испытал почти досаду, оттого что вынужден был пожертвовать внутренним покоем ради спора, который ему предстояло выдержать. Но затем здравый смысл и чувство долга восторжествовали над раздражением, и Бен направился к матери с улыбкой неподдельной радости.
— Mamma, — ласково пробормотал он, оказавшись в ее объятиях. — Come stai, cara? Tu stai bene?[1]
Софи сердечно приветствовала сына, взяв его лицо в ладони и вглядываясь в него так, словно надеялась заметить какие-нибудь значительные перемены в его внешности. Бен обнаружил, что его напряжение растет. Это нелепо, понимал он, но чувствовал: Софи сразу поняла — это не просто визит вежливости после путешествия за границу. Но что еще она увидела в его глазах? Неужели его мысли — для матери открытая книга?
— Ты выглядишь усталым, — наконец произнесла она на тосканском наречии, которое всегда считала самым чистым из диалектов Италии. — По-моему, этот курс лекций в Австралии и Новой Зеландии оказался для тебя более напряженным, чем ты думал. — Ее темные глаза, так похожие на глаза Бена, сузились. — Или же в этой усталости повинна какая-нибудь женщина?