— Отошла? — просто спросила Лера.
— Извини, — прохрипела Наталья. — Сильно я тебя это… достала?
— Да как тебе сказать… — пожала Стрелецкая плечами. — Если бы я довела себя до такого состояния, то, наверное, умерла бы.
— И я когда-нибудь подохну, — мрачно отозвалась Наталья.
Ее опять стало трясти.
— Тоскливо-то как, Господи!.. Посиди со мной, я не могу быть одна! Такая тоска грызет, хоть руки на себя накладывай. Раньше такого не было, а сейчас… С каждым разом все хуже и хуже. Отходняк, — коротко бросила Наталья.
— Может, тебе лучше выпить немного водки? — нерешительно спросила Валерия.
— Нет, иначе опять могу завестись. Помучаюсь немного, зато к обеду буду в норме.
Стрелецкая с сомнением покачала головой.
— Наташа, по-моему, то, что ты делаешь с собой — это саморазрушение.
Наталья терла пальцами ноющий висок.
— Ох, какая же я идиотка! Понимаешь, эти скоты специально меня накачивают. Я потом ничего не помню. Что делаю, зачем… Все плохо, все.
— Успокойся, Наташ, ты прекрасная певица, тебя любят и знают, все у тебя нормально.
— Нет, не нормально. Читала, что про меня пишут? Я миновала свой час пик.
— Глупости, ничего ты не миновала. Тебе не надо пить.
— Пить мне нельзя, — согласно кивала головой Наталья. — Мне и не хочется совсем, но как попадешь в компанию, заведешься, а потом вот…
Она сморщилась и шмыгнула носом. Ее обожателям и поклонникам было нелегко узнать в этой тридцатилетней женщине с серым лицом и всклокоченными волосами, с трудом приходящей в себя после попойки, притягательную, сексапильную, вызывающе одетую всеобщую любимицу — Наталью Дробышеву.
Она лежала на постели в одних трусиках, не стесняясь собственной наготы. Голая, бесстыдно красивая грудь выглядывала из-под откинутого одеяла.
— Я замерзла. — Она жалобно, как ребенок, смотрела на Леру. — Дай мне что-нибудь.
Стрелецкая принесла ей халат.
Наталья попыталась пройти по каюте, но не сумела.
— Координации никакой, я шага сделать не могу, — она привалилась к стене.
Рядом висело большое зеркало. Дробышева заглянула в него и ужаснулась.
— Как проститутка с трех вокзалов. — Она с трудом поворачивала голову. — Господи, как же это я вчера так нажралась, а? Ничего не могу, рукой двинуть сил нет. А рожа-то, рожа, — она закрыла глаза. — С таким лицом я сниматься не буду!
Режиссер, разведав ситуацию, пришел в ярость. Стрелецкая пыталась его убедить, что во второй половине дня все будет в норме. Но тот, зная повадки Дробышевой, тряс головой. Оператор, кисло морщась, вторил ему, что, дескать, солнце уйдет и на натуре съемки невозможны, только в павильоне. Назревал скандал.