— Язык у тебя… — остановила её другая соседка. — Не болтай, чего не знаешь. Вон Вера идет с милиционером. Сейчас все расскажет.
В дверях подъезда показалась пожилая женщина в расстегнутом пальто. Следом за ней шел милиционер.
Лере показалось, что он, окинув цепким взглядом перешептывающихся людей, остановил глаза на ней. Она сжалась и на негнущихся ногах сделала шаг назад. Потом, задыхаясь, развернулась и торопливо зашагала прочь.
Она шла и чувствовала, что кто-то смотрит ей вслед, пристально, словно держит под прицелом. Лера съежилась, но помешать этому была не в силах.
Голова гудела, как котел. Она вспоминала услышанные в толпе фразы. «Она хотела мне сказать что-то очень важное и не успела. Я не успела… — Колотилась в виске страшная мысль. — Я должна была приехать раньше!»
Ветер развевал полы длинной дубленки и обжигал лицо, но Лера не замечала этого. Почему, почему все так получилось?! Хотелось заорать, заголосить на всю улицу.
Ее шатало от безысходности.
Дробышева не была наркоманкой, она не принимала даже снотворное, и это Лера знала очень хорошо. Почему старуха соседка говорила о наркотиках? «Что же случилось с тобой, Наташа, что?» — шептала Валерия побелевшими губами. Если бы она приехала сразу, как только Наташа позвонила, ничего бы не произошло. От одной этой мысли останавливалось дыхание.
Почему говорили про открытую настежь балконную дверь?.. Наташка была мерзлячкой, она жутко боялась сквозняков, берегла горло.
Валерия вспомнила, как Дробышева закатила однажды скандал, когда её во время гастролей поселили в прохладном номере. «Наташенька, солнышко, — орала она, передразнивая одного из устроителей концерта, вертлявого мужика с приклеенной улыбочкой. — Потерпи, вся гостиница не отапливается! А мне какое дело? Почему я должна мерзнуть как собака? Или нормальные условия проживания, или… Короче, так, срываю концерт и прямо здесь негнущимися пальцами пишу заявление, вешаю на вас всю неустойку. Кувыркайтесь, как хотите, адвокат у меня хороший, по судам затаскает». «Наташ, круто ты, — уговаривала её Лера, всегда и во всем старавшаяся найти компромисс». «Круто? — взъярилась Дробышева. — Ты знаешь, сколько эта гнида на мне заработал? Совсем совесть потерял. Он знает, что я не выношу холода, физически не выношу. Кто ему мешал все сделать по-человечески? Не люблю, когда из меня делают дурочку, а потом смотрят, вроде как на голубом глазу. С этим деятелем надо разговаривать на доступном для него языке. Это он понимает. А ценит в жизни лишь одно — деньги. Когда меня пригласили лететь с благотворительным концертом в Чечню — даже в голову не пришло отказаться! — он меня на смех поднял. Наташенька, куда тебя несет, сказал издевательски, я бы такие сборы вместо этого устроил! А ведь там, случается, убивают… В общем, эта затея — сентиментальная дурь. Нас тогда вылетело восемь человек вместо шестнадцати, из них две женщины: я и Валентина Максимова из драматического театра, она под гитару поет прекрасно. Остальные отказались по уважительным причинам. Так вот, в Чечне вообще не было никаких условий. Но зато как нас встречали, Лерочка, как встречали! Потом нам с Валентиной правительство Москвы вручило именные часики с бриллиантами — за мужество. И я горжусь и дорожу этим подарком! Знаешь, до слез проняло.