В Японии Новый год считается основным праздником, во время которого проводятся многочисленные традиционные ритуалы. Kakizome — каллиграфическая премьера года. На пол кладут бумажный свиток длиной в два метра и рисуют на нем иероглифы большой кистью, обмакивая ее в китайскую тушь. Ум должен быть ясным, чтобы написанное обрело прекрасную душу; малейшая неточность фатальна.
В школе в первый учебный день года праздник kakizome устроили в спортивном зале. На следующий день лучшие работы были вывешены на стенах. Я втайне гордилась своими каллиграфическими способностями: каждый год моя работа получала оценку «превосходно».
В тот раз, однако, что-то не заладилось. Я напрасно искала среди лучших каллиграфических образцов свою работу — ее не было. Разочарованная, отправилась искать ее среди тех, что не были отобраны для выставки. Однако опять не нашла. И тут какой-то ученик закричал:
— Там что-то странное, на окне третьего этажа! Похоже на флаг!
В тот день дул сухой и холодный зимний ветер. Все мгновенно высыпали во двор и задрали головы. Мой свиток с иероглифами трепыхался на ветру, иногда ударяясь о стену. Японская бумага тонкая и хрупкая; она не выдерживает столь грубого обращения. От свитка с каллиграфией, заслуживающей наивысшей оценки, остались лишь лохмотья.
Наша учительница, узнав о случившемся, принялась допрашивать всех учеников. В этот раз, как и прежде, никто не сомневался в виновности Кентаро.
— Кентаро, это ты повесил на окно работу?
Он молча покачал головой.
— Я требую ответа.
Он ничего не сказал, и его молчание было расценено как признание.
— Ты должен извиниться перед Юкой, — настойчиво сказала учительница.
Вместо того чтобы послушаться, Кентаро засвистел.
— Хватит, Кентаро!
Она схватила его за плечи и развернула лицом ко мне. Он словно одеревенел и еле слышно прошептал:
— Это не я.
— Ах, вот как? Тогда кто же?
— Это не я ее изорвал.
Учительница повторила свое требование. Кентаро снова промолчал. В его молчании, полном ненависти, звучал вызов.
— Кентаро, я в последний раз прошу тебя извиниться.
Голос учительницы дрожал. Кентаро упорно продолжал молчать. Тогда она размахнулась и влепила ему пощечину.
Хотя это было далеко не первое наказание, публично понесенное Кентаро, в нем проявилась совсем не свойственная нашей учительнице импульсивность. Но что особенно поразило всех — так это реакция самого Кентаро. Он вынул из кармана обрывок бумаги — единственное, что осталось от моего каллиграфического упражнения, — засунул его в рот и проглотил.
В этот момент его взгляд проник мне в самое сердце. Мне показалось, что он взывает ко мне о помощи. О чем он хотел сказать с такой настойчивостью? Несомненно, о какой-то несправедливости — но в чем она заключалась? Мне очень хотелось узнать, что скрывается за его хулиганской внешностью. Однако возможно ли вообще разгадать эту тайну?