Я ходила несколько часов, восхищенно замирая перед самыми обычными магазинами и домами. Из булочной, откуда шел восхитительный аромат горячего хлеба, выходили люди с длинными батонами без всякой упаковки. В Токио я уже пробовала французский хлеб, но там он всегда продавался в пластиковых пакетах. В молочном магазине попыталась подсчитать всевозможные сорта сыра: их было не триста шестьдесят пять, как утверждал рекламный буклет, а всего сорок семь, но и это уже было неплохо. Витрина мясной кулинарии в своем изобилии представляла по-истине устрашающее зрелище, но покупатели, за которыми я наблюдала, не брали ничего, кроме тертой моркови и нарезанной ломтями ветчины. Однако настоящим чудом был рынок под открытым небом с его пирамидами из фруктов и овощей.
В конце дня я впервые спустилась в метро. На платформе стоял легкий запах гари с карамельным привкусом. Что было его источником — колеса поездов или смазочное масло для механизмов? Этот загадочный аромат словно приглашал меня проникнуть в тайны Парижа.
Токио, 60-е годы
Мое детство прошло под знаком скуки. Рожденная более десяти лет спустя после окончания Второй мировой войны, я не испытала ни тех бедствий, на которых выковывались великие судьбы, ни тех бурных восторгов, которые питали, точнее, услаждали души.
Я была единственным ребенком в семье. Отец, служащий брокерской конторы в Токио, и мама — домохозяйка, познакомились при посредничестве дальних родственников. Год спустя они поженились. Ему было двадцать восемь, ей — двадцать два. Никто не спрашивал их, любят ли они друг друга.
Отец жалел, что у него нет сыновей. Фамилию могут увековечить лишь сыновья — семейное захоронение с буддистским каменным столбом гарантировано лишь продолжателями отцовской линии. У мамы было два выкидыша, один — до моего рождения, другой — после. Родители думали, что хотя бы один из этих нерожденных детей был мальчиком. Мама считала себя виноватой и порой говорила мне, вздыхая: «Ах, если бы ты была мальчиком…» Это казалось мне абсурдным. Я всячески высмеивала мужское превосходство и была убеждена, что гораздо лучше быть девочкой.
В детстве я редко видела отца, который подолгу задерживался на работе. Это был человек серьезный и старательный. Мама не жаловалась; постоянное отсутствие мужа было обычным делом во многих японских семьях. Родители почти никогда не ссорились, как никогда не обнаруживали признаков молчаливого раздражения. Они не имели привычки куда-то ходить вместе, и в тех редких случаях, когда я видела обоих на улице, отец обгонял маму, двигаясь в своем собственном темпе.