Когда сэндвичи были готовы, мама начинала рассказывать мне о временах своей молодости — иными словами, о военных годах.
Император считался живым богом, и народ обязан был верить в сверхъестественную природу его власти. В школах этому учили как исторической реальности.
Когда обстановка в стране осложнилась, школа превратилась в военный завод. Моя бабушка решила уехать вместе с детьми в родную провинцию, в ста километрах от столицы. Мама, старшая из пятерых детей, предпочла остаться в городе с дедушкой, который там работал. Она не хотела бросать учебу и готовилась к продолжению занятий. Весной того года, когда ей исполнилось пятнадцать, самолеты В-29 бросали на Токио зажигательные бомбы, и одна из них разрушила мамин дом.
В ту ночь мама была одна. Пожар охватил все дома квартала, превратил в пепел ее вещи и учебники. Сидя среди развалин, она ждала дедушку, который должен был вернуться с ночной смены под утро, пройдя пятнадцать километров пешком. Даже после этого они продолжали оставаться в Токио. Однако это продолжалось недолго: за два месяца до поражения Японии бабушка заболела раком, и им пришлось переехать к ней.
Поглощая сэндвичи, я всегда испытывала одно и то же ощущение несправедливости — но не по отношению к тем, кто бросал бомбы на мирные города, как можно было бы предположить. Нет, чего я совершенно не понимала, так это, как взрослые и разумные люди могли признавать божественную природу императора и заставлять своих детей учить в школах, что острова архипелага один за другим вышли из чрева богини-прародительницы.
15 августа 1945 года, когда император Хирохито объявил по радио о капитуляции Японии, мама сказала себе, что пришло время умирать. Разве не им повторяли день за днем, что нужно жертвовать собой во имя родины? В моих же детских глазах генерал Мак-Артур был освободителем — без него я никогда не увидела бы остальной мир.
В начале шестидесятых годов следы войны уже почти отовсюду исчезли, если не считать маминых рассказов, и наше общество совершило поворот на сто восемьдесят градусов. Вплоть до конца императорского правления отношение к западной культуре было презрительным, а изучение иностранных языков запрещалось. После вступления в страну американских оккупационных войск модернизация пошла параллельно с американизацией. Мальчишки начали играть в баскетбол, женщины — делать перманент. Европейское влияние распространялось прежде всего на интеллектуалов и творческих людей. Будучи еще слишком юной, чтобы различать эти две культуры, я с наивным воодушевлением бросалась на все подряд, что приходило с Запада.