И не ошиблась.
Адам уделял внимание каждому кусочку обнажающейся кожи. Моника дрожала и билась в его руках, не представляя, что тем самым еще сильнее возбуждает мужчину.
Наконец она оказалась полностью обнажена, и Адам немного отодвинулся назад, чтобы полюбоваться ее красотой. В отблесках пламени ее тело казалось бронзовым, тени языков огня переливались, играли на нем.
И он не выдержал. Свою одежду он снимал куда быстрее, и, когда он, полностью обнаженный, скользнул к Монике, та порывисто потянулась к нему.
Их тела сплелись в едином порыве, ее хрупкое тело стало продолжением его мускулистого, сильного. Волна страсти подхватила любовников, и они растворились друг в друге.
Прошло немало времени, прежде чем они смогли отдышаться и заговорить.
Адам заботливо укрыл обнаженное тело Моники пледом и потянулся за своим бокалом.
— В горле пересохло.
— Дай мне тоже, — попросила она и приподнялась на локте.
Адам ласково улыбнулся и поправил светлую прядь, упавшую на ее лицо.
— Ты очень красива после занятий любовью.
У Моники оборвалось сердце. Зачем он так? Зачем он говорит «заниматься любовью», а не «сексом»? Она смотрела на него, такого родного, близкого, любимого и далекого, и не находила слов.
Она сделала глоток вина, в надежде, что он не сможет разглядеть на лице ее истинные чувства. Ни к чему им выяснять отношения. Все и так предельно ясно.
Но между тем она глухо спросила:
— Завтра мы возвращаемся домой?
— Да.
— Адам, я не смогу работать няней у Кэтрин.
Ну вот, она сказала это. Возможно, ей следовало бы подождать до завтрашнего утра и не портить сегодняшний вечер, но для нее это решение было невыносимым грузом, который давил на нее, не давал покоя.
Некоторое время Адам молчал, и у Моники закрались сомнения, слышал ли он вообще, что она сказала.
— Адам, — позвала она его.
Он резко повернул голову, его серые глаза яростно сверкали. Он с трудом сдерживал бушующие эмоции.
— Твое решение окончательное?
Зачем он спрашивает?
— Да.
— Тогда в понедельник я перечислю на твой счет деньги, сообщи его моей секретарше.
От его хладнокровного тона Монике стало не по себе.
— Я не возьму денег, — твердо сказала она.
— Моника, не стоит. Я принимал тебя на работу, ты потратила свое время, и я хочу возместить ущерб.
Моника ожидала чего угодно, но только не этого холодного тона. О каком ущербе он говорит? Ей нравилось заниматься с Кэтрин, да к тому же она несколько дней проболела. Но, взглянув на Адама, Моника поняла, что спорить бесполезно. Пусть он думает что хочет, но она сообщать свой счет никому не собирается!