Основное занятие Анны было — без конца перебирать ноты и книги и переставлять все эти финтифлюшки. Она носила их сверху вниз, снизу вверх, водружала посреди стола в верхней комнате, прятала под подушку на кровати, засовывала себе под кофту… Я едва успевала расставлять их по местам. Чугунного ангела с острыми длинными крыльями я однажды обнаружила в кастрюле, куклу, обшитую дерюгой, в платье с оборками — в масленке, в холодильнике. Старые открытки, пожелтевшие афиши, программки концертов — дом был полон обломками прежней жизни.
Афиши и программки сообщали о выступлениях Йошико Кавамото — маленькой пианистки из Японии, воспитанницы профессора Анны Байрль. Круглое детское лицо сосредоточенно, сильные пальцы — на клавишах рояля. Восемь, десять, тринадцать лет.
Анна приносила мне программку, тыкала пальцем в фигурку за роялем, расплывалась в улыбке.
— Ах, это Йошико! — говорила я радостно.
— Да, да! Да, да! — кивала Анна.
— Очень красивая. А какая талантливая!
— Да! — Счастливая Анна прижималась к программке щекой.
Анна любит гулять.
— Анна, собирайся, пойдем гулять.
— Гулять! Замечательно! А остальные?
— А остальные подождут дома.
— Нет, пойдемте все вместе. Мама! Тилли! Гулять!..
— Вот видишь, они решили остаться дома.
— А собака?
— Собака тоже подождет. Я с ней вечером схожу.
— Ну, пойдем тогда.
И мы идем. Анна, нарядная, в наглаженной блузочке летом, в широком баварском пальто зимой, волосы блестят на солнце, радостно озирается по сторонам:
— Смотри, какой красивый палисадник! Ах, какие розы!
— Да, красиво, но твой сад еще лучше, — неизменно отвечаю я.
— Правда?
— Ну конечно.
Летом, в жару, мы любим гулять по Дамашкештрассе — вдоль нее растут мощные старые липы, под ними можно укрыться от солнца.
— Анна, ты помнишь, мы гуляли здесь с тобой прошлым летом, вот и еще год мы пережили.
— Да, мы гуляли, я помню, и с мамой.
— Ну да, с мамой. И с собакой.
— И с собакой.
Мы встречаем соседей. Они почтительно останавливаются.
— Добрый день, фрау Байрль.
— Добрый день. Как ваши дела?
— Спасибо, хорошо, а как ваши?
— Все в порядке.
Тут я раскланиваюсь.
— Извините, нам пора.
Еще минута, и Анна начнет объяснять, что надо эту штучку поставить на ту штучку, и весь благообразный разговор рухнет. Конечно, все они знают, что Анна больна, но я дорожу степенностью наших бесед со знакомыми и обрываю разговор, не доходя до опасного предела.
Иногда нам встречаются женщины с маленькими детьми.
— Деточка, детка моя, — говорит Анна и вся сияет.
— Идем, Анна.
— Деточка, малышка…
— Идем, идем!
В конце концов я увожу ее, но она еще долго оборачивается вслед.