— А почему вы все-таки приземлиться решили?
— А как иначе? Наши тюбики с пищей уже кончались. Конечно, рециркуляция воды еще работала, но с воздухом проблемы начались. Регенерация сбои давать стала, туалет из строя вот-вот выйдет, — усмехнулся Макаров. — Да и другие причины. Просто представьте, каково болтаться над мертвым миром. Это не орбиту безжизненной Луны облетать, зная, что позади свой обитаемый дом. Это Земля, которая превратилась в ад. И все, что мы имели от прошлого, это этот призрачный голос на секретной радиочастоте. И если помирать, то дома, а не там, в пустоте. Да и не просто так мы в космосе кружили. Изучали, что с Землей происходит. Надо было хоть кому-то эту информацию донести. А человек, что слал по закрытой связи сообщения, говорил, что они выйти на поверхность не могут. Снаружи все заражено. Да и аварийные выходы завалены снаружи. А главный путь на их базу лежал через московское метро. Но как я понял из его слов, в метро вообще какая-то чертовщина творится. Те, кто в бункере остался, держали какое-то время оборону. На них именно из метро нападали. Потом у них боеприпасы кончаться стали, и они взорвали тоннель, замуровав себя.
— А кто нападал?
— Да мы не поняли толком. Он только и говорил: «мрази». Вообще, насколько можно было судить, люди в бункере не совсем вменяемые были. Причем с каждым сеансом связи это чувствовалось все больше. У многих наверху семьи остались. Кто-то вообще двинулся умом от того, что произошло. Кто-то из-за того, что, отвернув ракеты от уже пылающей Москвы, они сожгли еще невредимую Калугу. У меня такое ощущение возникло, что они там боялись всех, кто не в бункере. Кто снаружи. Считали их мутантами или еще чем-то. Или что им отомстить хотели за то, что Москву проворонили и Калугу сами уничтожили. И насколько мы могли судить по голосу, они очень много пили. Да еще с какими-то препаратами сильнодействующими из военных аптечек, я полагаю, алкоголь мешали. Иногда на этой частоте мы молитвы слышали. Кто-то мольбы к Господу обращал. Видимо, думали, что по спецсвязи Всевышний их лучше расслышит. Кто-то начинал говорить что-то и тут же срывался на истерический плач. Бывало, что кто-то включал рацию и начинал хохотать в нее. Мы только с одним человеком могли общаться. Остальные нас просто пугали своим безумием…
Николай слушал, и его разум стал менять образы героев противоракетчиков, спасших Надеждинск, на потерявших человеческий облик, спившихся субъектов, которые в безумии метались по замкнутому пространству, боясь каждой тени, и только у одного хватило рассудка, чтобы выйти в эфир и случайно связаться с космонавтами. Идеалистические образы исчезли, и осталась горькая и страшная правда.