Я знал, о чем он говорит, но у меня была какая-то странная нерешительность, которая заставляла меня колебаться.
Дон Хуан выдвинул следующий аргумент. Он сказал, что обычный человек, неспособный найти энергию для осознания того, что существует за пределами его повседневного мира, называет сферу экстраординарного восприятия магии колдовством или деятельностью дьявола, бросаясь прочь от нее без хотя бы какой-нибудь ее проверки.
– Но ты не можешь поступать таким образом, – продолжал дон Хуан. – тебя не назовешь религиозным, и ты слишком любопытен, чтобы так легко все отбросить. Единственной вещью, которая тормозит тебя сейчас, является трусость.
– Преврати все в то, чем оно является – в абстрактное, дух, нагваль. Нет колдовства, нет зла, нет дьявола. Есть только восприятие.
Я понял его. Но не мог точно выразить, что же он хотел от меня.
Я взглянул на дон Хуана, пытаясь найти более подходящие слова. Кажется, я вошел в крайние функциональные рамки ума и не хотел потратить зря ни одного слова.
– Будь гигантом, – приказал он мне, улыбаясь. – избавься от рассудка.
Тогда я понял, чего он хотел. Фактически, я знал, что могу увеличить интенсивность моих чувств размера и свирепости до тех пор, пока на самом деле не стану гигантом, возвышающимся над кустами и наблюдающим все вокруг нас.
Я попытался выразить свои мысли, но тут же отказался от этого. Я понял, что дон Хуан знает все, о чем я думаю, и, по-видимому, даже еще больше.
А затем со мной произошло нечто невероятное. Моя способность рассуждать перестала функционировать. Я буквально чувствовал, что меня как бы накрыло темной пеленой, которая скрыла все мои мысли. И я позволил уйти моему рассудку с непринужденностью того, кто не заботится о мире. Я был убежден, что если захочу развеять эту непроглядную тьму, мне потребуется лишь почувствовать себя прорывающимся через нее.
В этом состоянии я ощутил, что двигаюсь вперед, набирая ход. Что-то вынуждало меня физически передвигаться из одного места в другое. Я не испытывал никакой усталости. Скорость и легкость, с которыми я передвигался, окрыляли меня.
Я не чувствовал, что иду – но я и не летел. Скорее, меня несла поразительная легкость. Мои движения становились резкими и неизящными только тогда, когда я пытался думать о них. Когда же я наслаждался ими бездумно, я входил в уникальное состояние физического восторга, для меня совершенно беспрецедентного. Если я когда-нибудь в жизни и имел подобные случаи физического счастья, то они, наверное, были настолько скоротечными, что я не сохранил о них воспоминания. И все же, когда я испытывал этот экстаз, появлялось смутное узнавание, словно я знал его, но забыл.