— Так будет лучше. Мне выпало влюбиться в вашу сестру, которая не испытывает ко мне ничего, кроме дружеской симпатии. Я долго бился как рыба об лед, пока не пришел к очевидному: она любила мои стихи, а не меня. Она и сама это признала.
— Как и наша мать, Жанна человек долга, чувствительный к рассуждению, — заметила Флори. — Она не из тех девушек, которые вслепую встают на не слишком правильные пути…
Они помолчали. Огонь в камине горел неярко. То ли было слишком ярким солнце, забивавшее его своими лучами, все еще падавшими на камин, то ли были не очень сухими дрова.
— Нынешним утром, во время рождественской службы, я увидела своего мужа, — внезапно, словно во сне, сказала молодая женщина.
— Я также его заметил, — признался Рютбёф. — Однако я надеялся, что вы об этом не узнаете.
— Мне стало плохо из-за него, а вовсе не от духоты и давки.
— Ну, и что вы намерены делать?
— Ничего. Может быть, он пробудет в Турени недолго.
— Не надейтесь на это: у меня другие сведения. В знак признания его больших заслуг за морем король отдал ему поместье Тюиссо, недалеко от Тура, по Амбуазской дороге. Отказавшись жить в Париже, он там и поселился.
— Господи! Для меня это самое худшее, что могло случиться!
Рютбёф рассердился на себя за то, что сказал ей об этом.
— По всей вероятности, ваш муж не знает, где вы живете.
— Узнать это ему будет нетрудно.
— Может быть, он не захочет этого!
Поэт поднялся. Чувствуя себя неловко, он сделал вид, что озяб, и несколько наигранно погрелся около камина. Флори тряхнула головой.
— Ради Матери Божьей! Не говорите мне, что это случайное совпадение! — пылко воскликнула она. — Вы же хорошо понимаете, что если он выбрал это поместье, а не какое-то другое, то именно потому, что ему известно место моего добровольного изгнания. Он без труда мог узнать это у многих. Какая я дура, что не подумала об этом раньше!
— Но, в конце концов, для чего ему было бы селиться поблизости от вас?
— Откуда мне знать? Может быть, чтобы отомстить мне?
— Я мало встречался с Филиппом до его отъезда в Палестину, но все же достаточно, чтобы понять, что он не относится к типу мстительных поборников добродетели!
— Если, конечно, изменение его физического облика не повлекло за собою изменений в характере.
— Естественные задатки людей не могут резко изменяться. Внешность может измениться, но не душа.
— Вы так думаете?
Она упрекнула себя в том, что цепляется за малейший лучик надежды, как хватается за соломинку утопающий. Это было безрассудство.
— Прощение обид, — заговорила она снова таким тоном, как если бы разговаривала сама с собой, — одна из главных заповедей христианина. Но мой случай настолько тяжел, преступление мое так велико, что я не понимаю, как может оказаться милосердным ко мне тот, кто стал его жертвой.