В другой раз они наткнулись на лежавшего в снегу посреди дороги пьяницу, храпевшего, как кузнечные мехи, положив голову на какой-то узел. Пришлось долго трясти его, чтобы он очнулся, а потом успокаивать, выслушивая злобные проклятья и ругань, прежде чем продолжить путь.
Под ее опущенными веками прошло также необъяснимое видение женщины в черном, шедшей как сомнамбула по самому краю дороги в одеянии из грубой шерсти навстречу ее экипажу, с остановившимися глазами и неподвижной головой, словно она ничего не видела и ничего не чувствовала, несмотря на ледяной северный ветер и мерзлую грязь, которую она месила своими босыми ногами…
Матильда горела в жару. Теперь, когда прошел шквал лихорадочной дрожи, ее пожирал огонь! Мигрень, словно танцуя, барабанила в виски, сердце колотилось, глаза горели, горло пересохло.
— Я хочу пить, — проговорила она, не повышая голоса и не надеясь на то, что ее услышат.
Дверь открылась почти мгновенно. Вошла Флори, осторожно несшая наполненный до краев стакан.
— Выпейте это, мама. Это отвар из лекарственных трав, он очень помог Агнес, когда она болела прошлой зимой.
Вместе с поднимавшимся от кипящей жидкости паром по комнате распространился запах растений. Сильно подслащенный медом, настой не был неприятен на вкус. Матильда опустошила стакан. На ее лоб легла прохладная рука.
— Вы вспотели, это хорошо.
— Да, при простуде очень полезно пропотеть!
Матильда попыталась улыбнуться, но мышцы отекшего, воспаленного лица не поддались этой попытке.
Она раскашлялась.
— Я натру вам грудь ароматической мазью, которой в прошлом году также натирали Агнес.
— Видит Бог, я приехала в Вансэй не для того, чтобы добавлять вам забот, наоборот, чтобы помочь вам нести груз, легший на ваши плечи!
Молодая женщина склонила над лицом матери свое, переполненное нежностью.
— Само ваше присутствие для меня уже благо, — горячо сказала она. — Заниматься вами, заботиться о вас, лечить — все это отодвигает мои тяжелые мысли, помогает больше, чем вы могли бы думать, восстановлению моего равновесия.
Матильда хотела задать ей вопрос, но Флори опередила ее, приставив палец к губам:
— Не волнуйтесь, мама. Это плохо для вашего здоровья. Мы же хорошо понимаем, что прежде всего вам надо поправиться. Мы будем над этим работать каждая по-своему: вы — позволяя заботиться о себе, я — опекая вас как малого ребенка. А потом уже, когда вы окрепнете, мы поговорим обо всем том, что заставило меня написать вам это глупое письмо, ставшее причиной всех ваших неприятностей!
У Матильды не было сил возражать дочери. Она еще раз слабо улыбнулась, закрыла глаза и забылась.