— Она родилась в почтенной семье, где, несомненно, впитала с самых ранних лет тысячи тонкостей восточных нравов, но за хотя и несколько непривычными для нас внешними проявлениями у нее должно быть много общего с нами. Вы сказали, что ее отец торговец?
— По-моему, он торгует хлопчатобумажными тканями, шелком, газом и крепом…
— Вот видите! Если, скажем, он интересуется тканями с золотой и серебряной нитью, что вполне вероятно, они с Этьеном быстро найдут общий язык.
Некоторая ироничность последних слов каноника сделала свое дело.
— Вы знаете меня, дядя. Я от души готова полюбить супругу сына, если она не будет против.
— Разумеется, Джуния будет рада этому. Не забывайте, что, оторванная от родины, от родных, она поселится в незнакомой стране. Ей больше чем кому-либо другому необходима ваша поддержка и ваше участие.
— Она может на это рассчитывать, если это будет угодно Богу!
— Он услышит вас, дочь моя, верьте мне, вас, такую доброжелательную мать.
— Не всегда, дядя!
— Надеюсь, что я прав.
Матильда вздохнула. Она пока еще не рассказала канонику о том, что узнала в Турени о Флори. Ей показалось, что настал подходящий для этого момент.
— Я уже давно хочу поговорить с вами об одном деле, не дающем мне покоя, — заговорила она снова. — Но до сегодняшнего дня не было подходящего момента, да и не хватало смелости спросить у вас совета. Ваша доброта, с которой вы помогли мне преодолеть предвзятость в отношении брака Арно, успокоили в смысле последствий его для жизни нашей семьи, побуждает меня доверить вам одну тайну, правда не мою, но которая надрывает мне сердце. Речь идет о Флори.
— Она, кажется, живет под Туром, в покаянии и самоотречении? Этьен говорил мне о примирении с нею, что давно следовало сделать, и это хорошо. Но он говорил о ней без всякого беспокойства.
— Он не в курсе того, что известно мне. Сначала я побоялась помешать его выздоровлению. Теперь же мне кажется, что не имею права снова заставлять его пережить разочарование и страдать.
Она рассказала о своих сомнениях, о своем открытии и подавленности случившимся.
Отец Клютэн выслушал племянницу молча; опершись подбородком па сцепленные пальцы и облокотившись на стол, он раздумывал над услышанным. И когда она умолкла, заговорил не сразу.
— Как, по-вашему, Флори сильно увлечена? — сдержанно спросил он.
— Не знаю… Не думаю. Она скорее поддается безумным порывам любви, нежели сознательно повторяет одни и те же ошибки. В ее поведении чувствуется какая-то покорность, делающая ее беззащитной.
— Тогда, может быть, еще не все потеряно. Как знать, не почувствует ли она в себе в один прекрасный день силы вырваться из-под этого влияния, которое ей, вероятно, часто в тягость?