— Продолжайте в том же духе, гражданка Табуранская. Место работы. Профессия. Должность?
— Товарищество с ограниченной ответственностью «Сотана ТВ-э». Референт-переводчик.
— «Сотана ТВ-э»… Это что-то с телевидением связано?
— Нет. Это слово-перевертыш. Если прочитать наоборот, получится «Эвтанатос».
— Эвтанатос… Эвтаназия. Греческое слово.
— Знаешь, что оно означает?
— Благородная смерть.
— Приятная, легкая смерть.
— Веселенькую ты себе фирму подыскала. И чем она занимается?
— Пей свой кофе. Остыл.
— И все-таки, чем занимается фирма «Сотана ТВ-э»?
Карина отставила чашку с недопитым кофе.
— Я дала подписку о неразглашении.
— Хм… Считай, что укол паука-птицееда снял с тебя всякую ответственность перед фирмой. Или ты собираешься вернуться?
— Нет.
— Хочешь, я дам тебе подписку, что псе услышанное от тебя я не обращу тебе во вред?
— Не надо никаких подписок. Просто я действительно не знаю, чем именно занимается эта фирма. Что-то медицинское. Какие-то лекарства, препараты собственной разработки. Почти вся продукция идет за бугор.
— А ты чем занималась?
— Переводила. Готовила контракты. Подавала кофе. Улыбалась. Делала книксены. Эскортировала.
— Это еще что такое?
— Ну, сопровождала важных контрагентов в ресторан вместе с шефом.
— А кто шеф?
— Я видела его всего два раза. Пожилой такой, профессор или академик даже. Его зовут Герман Бариевич. Кликуха Гербарий.
— Ну, хорошо. Вернемся в Шереметьево. Вот тебе лист. Напиши все, что с тобой произошло. Придет Махалин Виктор Георгиевич, отдашь ему. Я зайду домой, заберу вещи и собаку.
— Собаку? А кто у тебя?
— Кавказец. Вот такой мужик! Дельф Бурхан Паррайт фон Пален.
— Здорово. А у меня пудель был. Бутон.
— Почему был? Чумка?
— Энтерит.
— Бывает. Прививку надо было делать… Кстати, вот твой шприц-тюбик, я отдам его на экспертизу… Сиди здесь и никуда не выходи. Я вернусь через полчаса.
— Хорошо. Буду пай-девочкой.
Еремеев выдернул из розетки электрошокер, надел на запястье и сбежал по лестнице вниз. Наведываться одному на свою засвеченную квартиру было небезопасно, и он очень обрадовался, когда увидал, что сержант Макарычев еще не уехал.
— Макарыч, подбрось меня на Пугачевку.
— Да тут же рядом…
— Подбрось, подбрось, за мной не заржавеет.
Макарычев распахнул дверцу, убрал с переднего сиденья короткий автомат, Еремеев сел, и «жигуль», обогнув арест-площадку с разбитыми автомобилями, съехал в улочки Заворуйской слободы, бывшей Черкизовской Ямы, населенной когда-то отпетым жульем и ворьем, а ныне застроенной лабиринтом пятиэтажных хрущоб, куда не по своей воле переехали бывшие жители московского центра. На 2-ой Пугачевской Макарычев притормозил у знакомого подъезда.