— Да что я тебе — баран, что ли, чтобы меня выводить!
Мария заглянула в кулек, как бы в нерешительности — взять еще одну конфету или пока подождать. Она уже сладко пахла шоколадом.
— Мать!
— Ну? — нехотя отозвалась она.
— Ты что, сегодня в хлев так и не придешь?
— Батюшки мои! — схватилась Мария. — Как же не пойду! И на дворе уже ночь. Иди, отец, отнесешь пойло.
— Я отнесу, Мария.
— Сама, что ль, не дотащишь? — возразил Эйдис и опять энергично подмигнул Рудольфу.
— Постой, Рудольф, зажгем фонарь.
Мария нашла фонарь («Дай-ка, отец, огня!»), подняла стекло, чиркнула спичкой. Эйдис подтолкнул Рудольфа в бок и молча вытащил из кармана и вновь опустил туда знакомую пластмассовую стопку.
— Долго там, значит, не чешись.
— Я быстро.
— Вот, Рудольф, ведро, выльешь в ясли.
— Дайте мне и фонарь.
Мария надела кофту, взяла подойник.
— Ну, пошли!
Во дворе на них сразу налетел ветер, растрепал волосы Рудольфу, подхватил концы Марииного платка. С озера поднималась пронизывающая сырость.
— Ты без шапки, не простыл бы… Осень, осень, — говорила сама себе Мария, следуя за Рудольфом. — Опять будут длинные ночи, опять грязь, опять снега. Дай я открою дверь, у тебя руки заняты. — Из хлева шел тяжелый, застоявшийся дух. — А ну посвети — не вылить бы мимо.
— Надо и здесь электричество провести.
— Не слыхать, что говоришь, визжит как окаянный! Электричество? Хорошо еще — в доме есть. Нам тут, за озером, провели последним. Цыть ты, обождать не может!.. Не хотели делать. Только три хутора, говорят, а столбы ставить надо, провода тянуть. Ну, а как надумали в Пличах делать ферму, провели туда, а заодно и нам, и в Томарини… Фонарь поставь наверх, чтобы в руке не держать.
На дворе зашумели деревья.
Мария прислушалась, сказала:
— Если к ночи задует ветер, это на дождь, — и подсела к корове, зажав между колен подойник.
— Мария, кто такой… дядя Рейнис?
— Цирулис? В волости он был, в комитете ихнем, где теперь Заринь.
— Его что — повесили?
— Кто тебе говорил?
— Девочка их, Зайга.
Мария вздохнула.
— Бедные ребятишки… Чем они виноваты! — Под Марией скрипнула скамейка. — Ехал Залит домой, в Пличи, вон тем лесочком, темно уже — хоть глаз выколи, смотрит — висит что-то на дереве, вроде бы человек. Конь пугливый стал, голову кверху, кверху дерет. Слез это Залит с телеги, подходит — так и есть, человек! Зажег спичку. Сразу не узнать, вроде Цирулис. Смотрел, смотрел: точно, Цирулис! Достал нож, полоснул веревку, а тот уже кончился… Грозиться Томаринь грозился — лучше пусть не лезет в его дом красный Цирулис. Да Альвина не хотела идти куда-то, она тут привыкла… Ну, Буренка, ну-ну, сейчас подою. Лижет меня… Похоронили в Заречном, против комитета. Может, видал — такой камень?