Уловив в голосе хозяина благосклонность, пес начинает быстро-быстро мести пол хвостом, потом поднимается и садится возле Теодора, прижимаясь теплым боком к его ноге. Теодор грубой рукой гладит мягкую пушистую спину пса, и лицо его покрывается сетью добродушных морщинок.
Теодор. От меня ни на шаг. Ни на колодец, ни, к примеру сказать, за нуждой чтоб тебе сходить одному — не моги думать. Только войдешь, умостишься, уже слышишь — так и есть, идем следом. (Пауза.) Был у нас кутенок — ну такой миляга, да мы его с Кристиной, стало быть, сгубили…
Кристина. Ты меня не припутывай!
Теодор.…после войны сразу, когда волки еще так и рыскали — страшное дело, сколько расплодилось серых, просто гибель. А он однажды приплелся за нами, стало быть, в баню. Оставили мы его в предбаннике, да разно он постоит смирно, скребется и скулит. До тех пор скулил, пока Кристина и не скажи: «Выпусти ты его, прямо голова болит!»
Кристина. Так это я сказала, трепло поганое? Ты, ты сам это и сказал.
Теодор. Не встревай, чего квохчешь!
Кристина. Ага, он будет напраслину на тебя возводить, а ты слушай, жена, разинув рот! Ты тогда еще у Римейки молотил, как сейчас помню. Пили самогон, домой пришел косой, ноги не держат. Потом с похмелья голова трещала. Правду я говорю или нет?
Теодор. Так не в том же дело.
Кристина. Как это не в том!
Теодор. Ну, рассказывай сама, если ты такая умная.
Кристина. И трогать я его не трогала, и знать я ничего не знаю.
Теодор. Встревать в разговор — это ты знаешь.
Эмилия. Дай ты ему досказать, Кристина.
Кристина. Кто ему не дает, кто ему рот затыкает?
Язеп. А дальше-то что?
Теодор. Ну, когда Кристина застонала — голова, мол, у ней болит, выхожу я, стало быть, в предбанник, беру его за шкирку, махонький такой воробушек, месяца два ему только было… беру я его, отворяю дверь и — за порог. Слышу: ай-ай-ай! Выбегаю, как говорится, в чем мать родила, а на дворе хоть глаз выколи. Слышу только — что-то хрустнуло, что-то хряснуло. Так и пропал щеночек. Сам, можно сказать, своими руками кинул волку в пасть. Кристина после говорит: чуял он смерть, оттого и скулил.
Кристина. За что ни хватись, все я виновата, и так всю жизнь.
Язеп (смеется). Волка он чуял, а не смерть.
Кристина. Будет тебе, Язеп, про смерть говорить. (Оглядывается на венок.)
Эмилия. Бойся не бойся, Кристина, все равно она придет. (Вздыхает.)
Кристина. Кто придет?
Язеп. Она самая, мамаша, вышеупомянутая.
Кристина. Ты перестанешь, греховодник! (Пауза.) Как Либерт застрелился, так я и смотреть не могу…
Язеп. Кем же он вам доводился, Либерт, что вы так переживаете, мамаша?