— Ма-ма! Ма-ма! — прыгая, кричал Марис, но расстояние, очевидно, было слишком велико чтобы она могла расслышать, во всяком случае, крылья лодки не изменили своего ритма: весла взлетали и опускались, взлетали и опускались. Ветер, набегавший с водной глади, развевал Рудольфу волосы, потом стал трепать и галстук.
— Ну, я пошел.
Марис взглянул на него.
— Дома тебя ругать будут, что так долго?
Рудольф улыбнулся.
— Можно сказать и так. Ну, до свидания, Марис!
— До свидания… Рудольф! Но ты только приходи! Ладно?
Рудольф шел, слыша собственные шаги по утоптанной, видно — много хоженной тропке. Кто по ней ходил, когда и зачем? Как и по дороге сюда, им вновь овладело противоречивое чувство вроде бы удовлетворения и вместе с тем разочарования.
Порывистый ветер, дувший с противоположного берега, разгонялся на просторах Уж-озера, относя слова мальчика, и Лаура не поняла, что кричал ей сын.
— Что?
Нет, не разобрать, долетали всего лишь бессвязные обрывки фраз. Плоскодонка выплыла на мель, стукнулась о мостки веслом, нос лодки со скрежетом проехал по мокрому плотному песку. Лаура поднялась, накинула цепь на причал, заперла висячий замок.
— Что ты привезла? — спросил Марис, переваливаясь через борт на настил.
— В магазине были баранки. Хочешь?
— Ага!
Баранки сильно зачерствели, возможно даже, их пекли в районом центре, и, разумеется, не сегодня и не вчера, а еще на прошлой неделе, но ведь в Заречном этот товар застанешь в кои-то веки, и Марис сразу принялся грызть баранку, как белка.
— Знаешь, — не переставая хрупать, говорил он, между тем как Лаура выгружала на берег сумку и сетку с бутылкой растительного масла, банкой килек и буханками хлеба, — приходил Рудольф.
— Кто? — переспросила Лаура.
— Ру-дольф.
— Кто это такой?
Марис замялся. Взрослых иной раз не поймешь, до того бестолковые, что просто не знаешь, как объяснить; ну, Рудольф есть Рудольф.
— Видишь, он мне завязал ногу,
— Доктор?
— Да!
— Так и надо говорить, а не…
— Так он сам сказал мне, что он Рудольф! — стоял на своем Марис.
— Мало ли что. Взрослых нельзя так называть.
— Почему?
— Они… сердятся.
— Ну да. Ничуть. Мы вместе хлеб ели. Я ему дал откусить.
Марис понял, что проболтался. Взрослые такие чудные, всего-то они боятся: ножа боятся, спичек… Чуть что — сразу прицепятся!
Но Лаурины мысли были, по счастью, о другом.
— А бабушка что? — рассеянно осведомилась она.
— Бабушка, на озере полоскала белье.
— Он просил лодку?
— Нет, ничего не просил… Я ему показал тропинку. Он увидал, что ты едешь, испугался и ушел.
— Да ну тебя, болтун! — сказала Лаура и смущенно засмеялась. — Возьми, Марис, поставь на место весла! Только носи по одному.