Лаура вытерла тряпкой клеенку, постелила скатерть, расставила тарелки. С пучком укропа вернулся Марис, Вот и посылай его, одних верхушек нарвал, прямо с цветами…
— Зови, Лаура, к столу, — сказала Альвина.
— Сходите лучше вы, мама, — попросила Лаура.
Альвина восприняла это по-своему — что там ни говори, а все же она здесь хозяйка! — развязала фартук, отряхнула юбку, не то разглаживая на коленях, не то смахивая невидимые пылинки, и скрылась в комнате. Лаура стояла с посудным полотенцем на руке, глядя в окно и ничего не видя.
Наверно, она была слишком, до неприличия резка с Рудольфом, все время напряженно ожидая, что он спросит что-то такое… Но что именно? Что может интересовать Рудольфа в ее скромной, обыкновенной жизни? Где она училась? Замужество, в котором было больше горьких минут, чем счастливых? Дети? Вряд ли он решился бы расспрашивать и о далеком прошлом, тень которого тяготела над Ричем, Вией, в какой-то мере над ней и ее детьми, о том, чего лучше не трогать: прошлое не воскреснет, его нельзя ни изменить, ни исправить, и потому не надо его ворошить…
Они вошли втроем, смеясь и шумно разговаривая. Марис тотчас устроился рядом с Рудольфом. Лаура больше подавала, чем ела, садилась и снова вставала, ходила от плиты к столу и обратно.
— Зачем у тебя тут две пуговки? — с полным ртом спросил Марис, ткнув пальцем в ручные часы Рудольфа.
— Одна, как ты говоришь, пуговка — заводить часы, другая — заводить звонок, — объяснил Рудольф.
— Ну да! Разве они звонят? У нас часы большие, круглые, как банка, те звонят.
— Звонит не только «банка». Сейчас тебе покажу. Давай сюда свою лапу!
Рудольф снял с руки «Сигнал», перевел стрелку, подкрутил пружину звонка и застегнул мальчику ремешок выше запястья. На живом лицо ребенка читалось радостное ожидание, он смотрел на часы как на бабочку или птицу, которая того и гляди вспорхнет.
— Что же… ну, что же они? — нетерпеливо спрашивал он.
— Подожди немножко.
Наконец раздался звонок.
И хотя Марис ждал этого звука затаив дыхание, звон испугал его своей неожиданностью. Мальчик подскочил и с изумлением уставился на свою руку, потом бросил на Рудольфа лукавый взгляд и громко засмеялся.
— Звонят! Послушай, звонят!
Лаура сидела напротив, наблюдая за ними. Без какой бы то ни было связи она вспомнила, как Марис грыз баранки, равнодушно слушая письмо отца, и ей вдруг стало жаль Рича и почему-то стыдно. Стыдно чего? А те двое, пока часы звенели, весело смотрели друг на друга, не подозревая о мыслях Лауры, и она ничего не сказала, боясь быть несправедливой, только молча переводила взгляд с Рудольфа на Мариса и снова на Рудольфа.