— Чего это она так скачет? — спросила Альвина.
— Завтра поставлю железную скобу, и будет скользить ровно.
В недрах колодца глухо булькнуло, ведро стало медленно подниматься кверху, со звоном падали вниз тяжелые капли.
— И-и, ползет как миленькое! — обрадовалась Альвина, сразу оживившись, и потянулась за дужкой. — Мастер ты, Лаура, мастер! Я уж боялась, рухнет у нас в колодец эта чертовина, тогда хоть караул кричи.
Она поставила ведро на край сруба и напилась прямо из ведра, пила, точно пробуя на язык, не изменился ли у воды вкус.
— Все такая же, — уверила ее Лаура, и обе засмеялись.
Альвина перевела дух, сказала: «Хороша!» — как о вине, и ладонью утерла рот, тоже как после чарки вина. Потом вынесла из дому, покачивая на дужках, два старых, уже потускневших подойника, в которых держали питьевую воду.
— Налей, Лаура, полные, да пойдем ужинать, суп стынет, — поторапливала она и, в то время как невестка, зачерпнув, вытягивала ведро, чуткими ноздрями, как лосиха, потянула воздух. — Путрамы, ишь, баню истопили, славно горчит дымок. Как ударит в нос, так спина и зачешется. Прямо зло берет: чего ж это мы, дурехи, не истопим, дров нету, что ли?
— Подайте мне, мама, подойники!
Было слышно, как в Вязах громко разговаривают. Гулкий воздух доносил голоса, но слов было не разобрать.
Обе женщины думали каждая о своем.
— В баню-то их, поди, там не водят? — засомневалась Альвина.
— Кого? А-а! В душ, мама.
Лаура налила и другой подойник, взяла на плечи коромысло и пошла к двери.
— Оно лучше, чем совсем ничего, — идя следом, рассуждала свекровь, — хоть побрызгает. Но с баней ихний душ не равняй. Грязь-то смыть можно и тут, в озере, — солнце печет в полдень как следует, а с паром да чтобы косточки размякли, совсем другое дело… — Над их головами совершенно беззвучно, черной пленкой пролетела летучая мышь. — II Рич так любил попариться… Давай открою дверь.
Дети уже сидели за столом, сонные какие-то и на удивление смирные. Даже Марис едва разевал рот, мял в руке хлеб с маслом. Прохладными влажными пальцами Лаура почесала ему шею за воротником, сказала:
— Не пронеси ложку мимо рта!
— Ай!
Она засмеялась.
— Проснись! А ты что, доченька, так сидишь? Невкусно?
— Вкусно, — тихо ответила девочка, а сама, глядя куда-то вверх, больше размазывала клецки по тарелке, чем ела.
Подняла взгляд и Лаура. Вокруг лампы кружила розовая ночная бабочка. По столу, стенам и лицам порхала тень беспокойным темным пламенем.
— Ну, Зайга, что же ты?
— Совсем не ест девчонка, — пожаловалась Альвина, наливая у плиты суп Лауре и себе. — Как бы не захворала. Пришла в мокром платье.