Ущелье было очень извилистое. За каждым его поворотом открывались все новые картины, одна лучше другой. Местами оно превращалось в узкую щель, и я мог коснуться руками обеих стен. Вскоре мне пришлось высоко подняться по склону, чтобы обогнуть совершенно непроходимый из-за ступенчатых обрывов участок дна. Наверху росли маленькие искривленные березы. Ноги заплетались в высокой траве, из которой торчали стебли дельфиниума с лапами ярко-синих цветов.
Через несколько километров горизонт раздвинулся. Изменилась растительность. Вместо березы и ольхи на склонах выстроились тонкие лиственницы с нежно-зеленой мягкой хвоей. Подниматься становилось все труднее. Ущелье постепенно перешло в сильно заболоченную седловину. В толстом покрове влажного мха ноги утопали, как в губке. Все чаще попадались крошечные озерца с бурой от перегноя водой. С берегов свешивались кусты голубики с перезрелыми ягодами.
Все геологи не любят болот: по ним трудно ходить; к тому же болотный мох скрывает коренные обнажения горных пород. Не задерживаясь на перевале, я поспешил спуститься в следующую долину. Здесь меня уже отрезала от лагеря и спутников высокая горная цепь. Оказавшись теперь среди угрюмых гор, которые гряда за грядой тянулись к синеющему горизонту, я ощутил острое и чуть тревожное чувство одиночества. За каждым кустом и камнем мне чудилось неожиданное. Впрочем, увлеченный осмотром скал, записями и зарисовками, я постепенно избавился от невольно охватившего меня смутного беспокойства.
Ущелье уходило от перевала крутыми обрывами. Красные граниты сменились темно-зелеными вулканическими породами, которые рассекались жилками кварца с гнездами серебристой молибденовой руды.
Обшаривая скалы и отбивая образец за образцом, я забыл о времени; работа на обнажениях незаметно затянулась до вечера. Опомнившись, я увидел, что солнце спустилось к горам. С перевала свалился ледяной ветер. Пора было думать о ночлеге.
В полукилометре у подножия крутого склона с крупно-глыбовой осыпью стройным букетом расположилась семья лиственниц. Деревья были плотно окружены кустами низкорослого кедра — стланика. Это хорошая защита от ночного ветра. Спустя четверть часа я уже собирал валежник для костра.
2
Стемнело. Пылали смолистые дрова. Высоко поднявшееся пламя освещало верхушки лиственниц. Тонкие веточки трепетали под напором горячего воздуха. Подкатив большой гнилой пень, я сел у огня, ожидая, пока нагорит жар, чтобы вскипятить чай и разогреть консервы.
…Можно ли быть равнодушным к магии разгоревшегося костра? В самой его глубине раскаленные угли то вспыхивают ярким пламенем, то, мерцая, угасают; по ним бегут колеблющиеся тени и взвиваются вверх синие огоньки. То тут, то там из охваченной огнем ветки с шипением вырываются тоненькие струйки пара и в звездной россыпи углей скользит дрожащая волна света. Взгляд проникает в самые недра пламенной стихии и остается там привороженный; нужно усилие, чтобы оторваться от этой волшебной игры света и теней.