— Договорился! Учением недоволен!
— Ну, опять заладили спорить. Лучше расскажи, Миша, как тебя медведица учила.
— Оно хоть и не меня, но могу, конечно, рассказать. Кой-кому и здесь пригодится!:.
— Уж не мне ли? — Гоша плюнул в костер.
— А хоть и тебе. Всякому, кто здешним порядкам не учен!
Миша перевернул вьючное седло, у которого оторвалась подпруга, и, наметив нужное место, ткнул шилом.
— Баба в тайге что овечка в театре. Не знает, что к чему и куда податься. А уж лесным порядкам вовсе не учены, да и учиться не всегда способны. Вот и получаются театры вроде как у нас с Таисией Ивановной.
Я с улыбкой поворачиваюсь к Саше. Он, осклабившись, подмигивает мне через костер. «Овечка в театре» — это немолодая, весьма энергичная и уж, конечно, непохожая на овцу сотрудница нашего управления. Ее кипучая деятельность далеко не всегда оправдывала затраченную энергию. Первая на митингах и профсоюзных собраниях, она сдавала плохие геологические отчеты и находилась в постоянном конфликте как с рецензентами, которых обвиняла в личном недоброжелательстве и пристрастии, так и с подчиненными, повинными, по ее словам, во всех смертных грехах, и прежде всего в нежелании «честно трудиться». Мне не раз пришлось участвовать в комиссиях, разбиравших ее заявления. Сейчас я живо представил себе напряженный взгляд и пронзительный голос Таисии Ивановны, грозившей «довести дело лично до товарища Сталина», если мы решим не в ее пользу.
— Она вся дрожала, — продолжал тем временем Миша, — как бы мы в отряде, не дай бог, не остались без дела. Всякую минуту придумывала для нас нужную, а больше ненужную работу. Кажись, половину дня она придумывала эту работу, вторую половину нудила нам мозги, а на настоящее дело времени не оставляла! За то мы ее не любили, а многие, правду сказать, от работы отлынивали. На кой хрен она, ненужная работа!
Ну, а я как конюх да повар свое место знал и на нее с высокой колокольня плевал. Лошади сыты, чай заварен, каша поспела; что с меня еще возьмешь!
Вот однажды она и вернись с маршрута спозаранку да и застань меня в обнимку с подушкой. Я свое дело сделал и задавал храпака в палатке. Ой, что тут было! Пришлось мне на нёе цыкнуть, чтобы знала, что производить больше над нами не положено! Ничего, заткнулась! Зато назавтра новый фокус придумала.
«Как кончите, говорит, Лаврухин, свое дело в лагере, ступайте на озеро рыбу ловить Для стола. А то без работы, говорит, тут вы пухнете».
А к слову сказать, у нас за лесом было хайрюзиное озерцо, куда, пока стояли в том месте; я частенько бегал на зорьке с удочкой. Она про то знала, рыбу, что я ловил, не раз жрала и похваливала, а сейчас придумала, значит, мое добровольное в план обратить.