– Отец не хотел об этом говорить. Это сразу привлекло моё внимание; но когда я его об этом спросила, он сказал: «Когда-нибудь я расскажу тебе об этом, малышка – если доживу! Но не сейчас! Эта история ещё не рассказана так, как я надеюсь рассказать её тебе! Когда-нибудь, и, возможно, скоро, я узнаю все, и тогда мы вместе этим займёмся. Ты увидишь, что это весьма интересная история – сначала и до конца!» Только один раз после этого я ему заметила – и, боюсь, слегка легкомысленно: – «Не рассказана ли ещё та история о саркофаге, отец?» Он покачал головой, посмотрел на меня очень серьёзно и ответил: «Ещё нет, малышка, но это будет – если доживу!» Это его повторение насчёт его жизни меня очень испугало; я больше не решалась об этом говорить.
Почему-то рассказ Маргарет привёл маня в возбуждение. Не знаю точно, как и почему, но это было похоже на какой-то проблеск надежды. Мне кажется, бывают моменты, когда мышление сразу принимает что-то на веру, хотя невозможно проследить ни течение мыслей, ни связи между мыслями. До сих пор мы пребывали в полном неведении в отношении мистера Трелони и того странного нападения, которому он подвергся, поэтому все, что могло навести нас на какой-либо след, даже самый слабый и неопределённый, приобретало оттенок уверенности и определённости. Здесь мы имели дело с двумя моментами. Во-первых, мистер Трелони связывал с этим определённым предметом какие-то сомнения насчёт своей жизни. Во-вторых, в связи с этим он чего-то ждал или у него были какие-то намерения, о которых он не рассказывал даже своей дочери, пока все не разъяснится до конца. Опять же, нужно иметь в виду, что этот саркофаг отличался от других. Что означало это странное возвышение? Я ничего не стал говорить мисс Трелони, опасаясь, что я её или испугаю или подам надежду; но я решил, что как только будет возможность, я займусь исследованием этой проблемы.
Рядом с саркофагом стоял низкий столик из зеленого камня, похожего на гелиотроп или красный железняк! Ножки были сделаны в виде лап шакала, и вокруг каждой из них обвивалась змея, искусно выполненная из чистого золота. На столике стояла странная и очень красивая коробка или ларец необычной формы. Она была похожа на маленький гроб, если не считать того, что длинные боковые стороны были сведены в точку, вместо того, чтобы быть обрезанными, как в верхней, горизонтальной части. Таким образом, получался неправильный пятиугольник – две плоскости каждой из боковых сторон, один торец и верх и низ. Пятигранник этот был сделан из цельного куска камня; такого камня я никогда ещё не видел. В основании он был интенсивно зеленого цвета – цвета изумруда, без блеска, конечно. Камень был невообразимо твёрд и обладал тонкой текстурой и казался драгоценным камнем. По мере движения вверх камень светлел с неощутимым на глаз изменением цвета, и наверху становился нежно-жёлтым. Это не было похоже ни на что из того, что я когда-либо видел, и ни один камень или самоцвет не напоминал этот. Я подумал, что это какой-то уникальный загадочный самоцвет, или матрица какого-либо драгоценного камня. Он весь, кроме нескольких мест, был испещрён мельчайшими иероглифами, искусно выполненными тем же сине-зелёным цементом, или пигментом, как и на саркофаге. В длину он был примерно два с половиной фута; вдвое меньше в ширину и почти фут в высоту. Пробелы располагались неравномерно, начинаясь сверху и сбегая к заострённому концу. Эти места казались более прозрачными, чем все остальное Я попытался поднять крышку, чтобы посмотреть, не могли ли они быть полупросвечивающими, но она держалась прочно. Крышка была так плотно пригнана, что вся этот ларец казался единым целым с вынутой таинственным образом серединой. На боках и краях виднелись какие-то странные протуберанцы, выполненные так же искусно, как и все остальное. В них были непонятного вида отверстия или пустоты, отличавшиеся друг от друга в каждом случае; они, как и все остальное, были покрыты иероглифическими фигурами, тонко выгравированными и заполненными тем же сине-зелёным цементом.