Птичка певчая (Гюнтекин) - страница 69

Незнакомка медленно приблизилась ко мне и заговорила дрожащим голосом:

— Феридэ-ханым, я огорчила вас?.. Но поверьте, что…

Я вздрогнула и протянула ей письмо.

— Откуда вы взяли? Чему здесь огорчаться? В этой истории нет ничего необычного. Я даже благодарна вам. Вы открыли мне глаза. А сейчас разрешите попрощаться.

Я кивнула головой и пошла к дому. Но незнакомка окликнула меня:

— Феридэ-ханым, простите, ещё на минуточку… Что же мне сказать своей подруге?

— Скажите, что вы выполнили свою миссию. Остальное её не касается. Вот и всё.

Незнакомка говорила что-то ещё, но я не стала слушать и скрылась за деревьями.

Не знаю, сколько ждал меня Кямран у большого камня, которому не суждено было стать свидетелем нашего примирения, но, думаю, он был ошеломлён, когда, наконец, устав ждать, пришёл в мою комнату и прочёл несколько строк, нацарапанных на разлинованном листе школьной тетрадки: «Кямран-бей-эфенди, мне всё известно о вашем романе с «жёлтым цветком». Мы не увидимся с вами до самой смерти. Я ненавижу тебя! Феридэ».

Б…, сентябрь 19… г.

— С тех пор как ты приехала, ты только и делаешь, что пишешь, пишешь дни и ночи напролёт… Ну что это за бесконечное писание? Может, скажешь, письмо? Письма в тетрадках не пишут. Скажешь, книга? Тоже нет. Мы знаем, книги пишут длинноволосые и бородатые улемы20. А ты всего-навсего девчонка и ростом-то с ноготок. Ну что ты там можешь писать, вот так без отдыха?

Этот вопрос задал мне старый номерной Хаджи-калфа. Больше часа он мыл полы в коридоре гостиницы, мурлыча себе под нос какую-то песенку, и теперь, утомившись, заглянул ко мне, чтобы, как он сам говорит, «перекинуться двумя строчками разговора».

Взглянув на него, я расхохоталась.

— Что за вид, Хаджи-калфа?

Обычно Хаджи-калфа ходил в белом переднике, а сегодня на нём было стародавнее энтари21, с разрезами по бокам. Волоча за собой босыми ногами тряпку, он, чтобы не упасть, опирался на толстую палку.

— Что поделаешь? Занимаюсь женским делом, потому и оделся по-женски.

Если не считать приезжей из соседнего номера, с которой я иногда разговаривала, Хаджи-калфа был моим единственным собеседником. Правда, в первые дни он избегал меня, а если заходил по какому-нибудь делу в номер, то хлопал дверью и говорил:

— Это я. Покрой голову.

Я шутливо отвечала:

— Ну что ты, дорогой Хаджи-калфа! В чём дело? Ради аллаха… Какие между нами могут быть церемонии?

Сердитое лицо старика хмурилось ещё больше.

— Э-э! Ничего-то ты не понимаешь, — ворчал он. — Разве можно внезапно, без предупреждения, входить к наречённым ислама…