И сызнова: ба-бах! Сорок девятый - это мортира.
Бьет не мимо.
- Баба! На юте!
На ют только доставили фуру с порохом и еще не успели разгрузить, отнести мешки в крюйт-камеру. Поэтому матросы не разбегаются, а хватают ведра. Рванет - все равно не убежишь.
Я не ошибся: бомба ударила с внутренней стороны, шагах в пятнадцати от повозки. Запрыгала по земле шипучая смерть - сейчас жахнет. Вскинулись на дыбы широкогрудые фурштатские лошади. Но с четырех сторон плеснули водой - и пшикнул фитиль, погас.
Уф, пронесло…
От того места, где еще клубится дым от выстрела французской мортиры, до входа в мою заветную пещеру, если подняться прямо вверх, не больше ста шагов. Вон они - кусты, за которыми, прикрытый дерном, затаился лаз…
Я загляделся на бурую поросль. Там, в таинственной тьме, обитает Дева, пробудившая меня от сна, который
скучные люди принимают за действительность. Доживу ли я до дня, когда вновь окажусь в моем подземелье? Покажу ли его моей Диане?
Предаваться мечтаниям на боевом посту и преступно, и глупо. Всего на секунду замешкался я, но черную точку в воздухе поймал взглядом поздно. И очень она мне не понравилась. Она летела не так, как другие. Не на ют, не на бак, не в молоко, а…
- А-а-а-а!!!
С отчаянным воплем, опрокинув и стул, и столик, я прыгнул вниз. Еще не приземлился, а надо мной с треском разлетелся мой насест.
Оглушенный и перепуганный, я сидел в сене, а на меня, подобно снегопаду, медленно опускались пух и перья.
Комендор от ближнего орудия сокрушенно сказал:
- Важно впечатал, гад. Пристрелялся. Ну-тко и я его…
Он приложился к прицелу, а я все сидел и мотал головой.
Подбежал Джанко. Пощупал меня, поставил на ноги, хлопнул по плечу - иди отсюда, нечего тебе теперь здесь делать.
На трясущихся ногах, еле-еле, поплелся я в тыл. Господи, ведь еще чуть-чуть - ядро разорвало бы меня на куски. И ничего бы больше не было: ни ясного дня, ни жизни с ее чудесами, ни Дианы…
А потом вдруг встряхнулся и не стал об этом думать. Мало ли что могло бы быть! Вот он я, вот она жизнь, и нечего трястись.
Тут как раз, будто желая меня укрепить и подбодрить, где-то ударил барабан. Я пошел навстречу дробному бою.
Из широкой траншеи, что вела от города к бастиону, вышла колонна пехоты. Над касками сверкали штыки, барабанщик с серебряным позументом на рукавах отмахи вал палочками, а впереди вышагивал высокий подтянутый офицер.
Я прищурился. Разглядел скуластое лицо с узкими глазами, тонкими черными усами.
Навстречу треску из «кают-компании» выглянул Платон Платонович. Надел фуражку.
Пехотный начальник, вскинув к козырьку ладонь, звучно доложил - мне было слышно издалека: