- Где служить?
Я высунулся: что там хожалый?
- На «Беллоне». Лучший на всем Черноморском флоте корабль. А Беллона - это, брат, богиня войны.
- Баба - и войны? - удивился я.
- Смерть - она тоже не мужик, - сказал рыжий и подмигнул. - Вся погибель от баб.
Боцман показал на черно-желтую ленту, которой у него был обвязан околыш бескозырки.
- Видал? Из всей эскадры только на «Беллоне» такие. Егорьевские. Дадены за Наваринскую сражению. Станешь настоящий моряк - и тебе повяжут.
- Куды ему, сопливому, ленту? - Соловейко сплюнул. - Скажешь! Еще юнгам егорьевский знак давать!
Ни с лентой, ни без ленты поступать в корабельные юнги я не собирался. Еще не хватало! У меня подземное царство. У меня тайна, которую надо разгадывать - как раз и ниточка протянулась. Чёрта ль мне «Беллона»?
Но перечить не стал. Как раз над кромкой причала мелькнул линялый голубой мундир полицейского. Я спрятался под кормовую банку.
- Решай, паря, - тихо молвил Степаныч. - Или с нами, или туда.
Тут с пристани спросили:
- Эй, служивые! Шкет тощий, белобрысый, в матросской рубахе с заплатами на локтях тут не шастал?
- Вали, селедка, - с угрозой отвечал боцман.
У матросов с хожалыми была давняя вражда.
Ничего полицейский не ответил, поостерегся. Сапоги ускрипели прочь.
Вот теперь можно было сматывать.
Я вылез из-под брезента, прикидывая, как буду действовать дальше. Перво-наперво - скакнуть обратно в ялик, потом ухватиться за канат - и на пристань. Ну а там поминайте как звали. Плавайте по морям-океанам на своей богине без Герасима Илюхина.
- Индей! Явился наконец, - сказал один из гребцов.
Я повернулся - обмер. На причале, оглядываясь куда-то назад, стоял мой страшный преследователь.
- Тссс, молчок! - шепнул матросам Степаныч, а меня взял за шиворот и пихнул обратно под брезент.
Я затаился там, в сырой темноте, трясясь от страха и ничегошеньки не понимая.
Шлюпка качнулась - кто-то мягко в нее спрыгнул.
- Где тебя леший носил? - проворчал Степаныч. - Заждалися!
- Ишь, глазищами сверкает, кривоносый. - Это сказал Соловейко. - Зубами порвать хочешь? Кровушки хрестьянской попить?
Ответа не было. Да его, кажется, и не ждали.
- Табань помалу! - гаркнул боцман.
Заскрипели уключины, весла черпанули воду. Лодка отходила от причала.
Я лежал, скрючившись в три погибели, и крепко держался за челюсть, чтоб не стучали зубы.
Смешное воспоминание: мое первое утро на «Беллоне». Каким же я был никчемным и жалким!
Устрашенный до полного оцепенения необъяснимым появлением в шлюпке моего молчаливого врага, я и сам будто лишился речи, да еще и обездвижел. Когда лодка ударилась носом о что-то деревянное, твердое, и чей-то суровый голос с небес крикнул: «Третья?», а боцман Степаныч ответил «Так точно, третья, ваше благородие!», я забился как можно глубже под скамейку. Мне казалось, пришел мой смертный час. Сейчас меня выволокут наружу, черный человек меня увидит, и…